Просто оставлю здесь мои любимые иллюстрации к Толкину. А самую любимую - к поединку Финрода и Саурона - даже оставлю без ката. Совершенно прекрасный, символически-фольклорный рисунок.
*** читать дальшеЕще одна иллюстрация к поединку Финрода и Саурона.
Саурон в волчьем облике пытается схватить Лутиэн, но получает пизды от ее собаки, смотреть бесплатно без регистрации
Саурон после получения люлей от Хуана (где это он вообще, разве он не должен был улететь нетопырем в ближайший лес зализывать раны)
Мелькор и Лутиэн... наверное, в фантазиях Мелькора, потому что в реальности он к ней не прикасался.
Мелькор
Мелькор и Саурон.
Мелькор и Саурон, иносказательно (есть еще рисунок, где они в образе котиков, но этот мне нравится больше)
Мелькор и Тулкас
***
Маглор с маленькими Элрондом и Элросом.
Прикованный к скале Маэдрос слышит пение Фингона.
*** Сын Ингве выезжает во главе войска на Войну Гнева
Вот и настало время, когда я стала звать Мелькора Мелькором из уважения к герою, хотя моему уху имя Моргот кажется благозвучнее.
Так вот, если говорить о Мелькоре и его блестящем заме, сразу видно, какие они разные и как по-разному я их люблю. На Саурона я обратила внимание только потому, что его имя на слуху благодаря "Властелину колец", который и сейчас остается самой популярной книгой у Толкина - и самой нелюбимой у меня, ибо там нет ни драконов, ни даже Саурона. Только имя - вот и все, что в ней от него есть. Но и оно творит чудеса, вот она волшебная сила пиара. Услыхав знакомое имя, я стала присматриваться к действиям Саурона в "Сильмариллионе" и увидела, что он на удивление адекватен. Щас будет немного популярной психологии, но шо поделать, она повсюду, так вот Саурон, в отличие от Мелькора, кажется мне весьма психически устойчивым, а его мотивации - достаточно здоровыми. Ну, или во всяком случае, не исходящими из боли. Если душа Мелькора настолько изранена, что ее раны видны невооруженным глазом, то Саурон нуждается не столько в исцелении, сколько в том, чтобы направить его энергию в более созидательное русло. Он не вызывал у меня сострадания, потому что там нечему было сострадать. Если у него что-то и болело, то только по случаю, а не хронически. Поэтому свое отношение к нему я определила бы как интерес и уважение.
А вот Мелькор первое, что вызывает, если вы его не ненавидите, - это сострадание. Да Толкин и сам очень хорошо описывает его душевные муки, и стыд, и гнев, и страх, и зависть, жажду сотворения и жажду обладания, болезненную гордыню - и все это так перемешано и рождает такой адский коктейль, что и вправду способно истощить дух. Это если не брать физических увечий, от которых Мелькор не способен избавиться, ибо не в силах уже менять облик. Руки его сожжены огнем Сильмариллов, и боль от ожогов мучает его всечасно, не давая забыться сном. Лицо его в шрамах от орлиных когтей. После поединка с Финголфином он остался хромым. Тяжела его корона, но он не снимает ее. Я слушала все это и думала: разве может быть его не жаль? Да, он сам виноват в своих ранах, не надо было быть мудаком и все такое, но разве и люди не виноваты в большинстве своих несчастий?
В общем, если вспомнить, что большинство валар женаты, и порассуждать о гипотетической удачной женитьбе Мелькора или Саурона, то второму подошла бы жена спокойная и рассудительная, которая могла бы дать ему добрый совет, где-то направить, где-то удержать от перегибов, где-то хлебало завалить и не спорить. А вот Мелькору явно нужна более тяжелая терапия артиллерия, и я не вижу в мире Толкина никого, кто мог бы хоть как-то исцелить его раны, кроме плакальщицы Ниенны. Она единственная из владычиц валар одинока, и она же единственная заступилась за него на суде, и она же имеет дело с горем и ранами, превращает боль в силу духа, дарует надежду и учит состраданию. Думаю, если бы она задалась целью что-то сделать с Мелькором и отправилась бы в Средиземье, дабы быть при нем, а не оплакивать раны мира вдали от мира, может, что-то и получилось бы.
Есть о чем я могла бы скорбеть безутешно, Но Творец, создавая меня, сделал так, Что хребет мой прочнее алмазного стержня, Сердце прочнее хребта.
Я уже писала, что в разных языках у меня есть свои языковые любимцы. Так вот, языковые нелюбимцы у меня тоже есть. Например, я не люблю слово "драконица". Не потому что само слово плохое, а потому что к известным и симпатичным мне драконьим самкам я его применить не могу, за парой сомнительных исключений. У меня это слово ассоциируется с легкостью и игривостью, а почти все рептильные самки так далеки в моих глазах от легкости, что тут больше подойдет гумилевское "опьянен я тяжестью прежней скандинавского костяка". Слово "дракониха" грубее и просторечнее, но оно им подходит больше.
Например, моя любимая Савалах Адская Печь походит на печь не только по техническим, простите, характеристикам, но и по эмоциональному диапазону. Она не смеется и не плачет, единственная эмоция, на которую ее можно раскачать - это пятьдесят оттенков ярости. От раздражения (кое вызывает любая неискренность, и чем больше различие между поведением и истинным намерением, тем сильнее; именно поэтому Савалах не любила Мелькора, хотя он никогда не сделал ей ничего дурного) до собственно ярости (но здесь нужно угрожать либо самой Савалах, либо ее потомству, а мало что на земле может представлять для них серьезную угрозу). И все же величайшая моя похвала женщине - если я хотела бы иметь такую мать. А я хотела бы иметь такую мать, как Савалах. И я прекрасно понимаю, как отрадно было Стенолазу находиться в ее обществе среди его суровой жизни. Ибо Савалах была проницательна и видела, кто он есть. С ней не было смысла что-то из себя строить, а ведь именно это, простите, строительство отнимает у людей большую часть сил. У меня так точно. Для меня вести себя адекватно - великий труд, поэтому я должна отдыхать от него по вечерам. Неудивительно посему, что в присутствии драконихи Стенолазу становилось настолько легко и спокойно, что душа словно бы воспаряла. Неудивительно также, что когда рухнула их прежняя жизнь, Стенолаз не остался с пацанами, а ушел с Савалах в северные пустоши и прожил до конца дней среди драконов.
И вот позавчера в поезде мне пришла в голову сцена смерти Стенолаза. Умер он на излете зрелости, у самого начала преклонных лет. Точный возраст не назову, но было это между шестьюдесятью и семьюдесятью годами. Кому-то этот возраст, возможно, покажется преклонным, но я смотрю на моих мать и тетю, которые к семидесяти годам даже не особо в морщинах, и для меня это именно что излет зрелости. Умер Стенолаз так же, как когда-то в Ангбанде его маленькая сестра. Тусуя с драконами, он так или иначе вынужден был дышать продуктами горения, дымом, пеплом и всем подобным, и как-то раз его легкие сказали: мы пошли, не звони нам больше.
*** в натуре умирание... там Савалах легла, и Стенолаз сел, прислонившись спиной к ее боку и вытянув спину как мог прямо. Дышать сделалось легче. Страх накатывал удушливой волной, мешая той малой толике воздуха, что еще могли принять его легкие. Как наяву встали перед ним полувековой давности картины. Непрестанно и напрасно вздымающаяся грудь Ивенн, ее посиневшие губы, нечленораздельный шепот - как быстро перестала она узнавать тех, кто ее окружал! Тогда старый Охтан советовал посадить ее, чтобы ей сделалось легче, но это лишь отсрочило конец, ибо никто не знал, как справиться с ее недугом, а поиском тех, кто знал, не озаботились. Ивенн прожила на свете шесть или семь лет, и в каждый из своих дней была несчастна. Душа ее и тело искали лишь повода покинуть мир, и путешествие в пасти матери драконов толкнуло ее с края пропасти, в которую та всматривалась уже давно. В последние свои минуты, увидев в бочонке образ матушки, она была счастливее, чем в любой из дней ее здоровья. Почему-то это воспоминание было Стенолазу невыносимо, и он произнес:
- Савалах, моя Савалах, я слышал, Праотец драконов зачаровал детей Хурина - и брата заставил застыть неподвижно, а сестру лишил памяти. Зачаруй и ты меня, чтобы я не утратил ясного разума в мои последние часы.
- Зачем тебе, друг мой Стенолаз, ясный разум? Ведь там дальше лишь ужас и удушье. Разве не счастливее ты будешь, не зная, что происходит?
- Времени так мало, - отвечал Стенолаз, - может статься, до вечера я умру, а мне о стольком нужно подумать. Прошу тебя, госпожа, не откажи в моей последней просьбе.
Тогда Савалах изогнула длинную шею так, чтобы ее голова оказалась против Стенолаза. Он взглянул ей в глаза и будто впервые увидал, как ужасны они и как прекрасны. Он не знал, что ощущали дети Хурина, глядя в глаза Праотцу драконов, но он ощутил вдруг, как ужас и тревога, смятение и недобрая память - все, что поднимает в человеке приход смерти - отступают перед этим взглядом.
Когда Савалах отвела глаза, сердце его было гладью пруда по рассветному часу. В этой глади видел он без помех, что еще оставалось на свете важного.
- Проснувшись сегодня утром, я и представить не мог, что не увижу ночи, - произнес он. - Мне казалось, впереди еще много ночей. Но теперь я вижу, что прожил счастливую жизнь, ибо каждое решение, которое принял, я принял бы снова. Но если Создатель будет ко мне милостив - о, как бы я хотел снова родиться в этом мире! Но уже драконом - тогда я вышел бы из твоей утробы, и ты любила бы меня.
- Я и так любила тебя, друг мой Стенолаз, - отозвалась она. - Что мне сделать с твоим телом, когда ты умрешь?
Он дернул плечом. От этого движения захотелось кашлять, и Стенолаз напрягся, но кашля не последовало - вместо этого горло его свела судорога.
- Мы тут живем голодно, - отвечал он. - Так что, если хочешь, можешь его проглотить. Ведь и я ел твою плоть, когда мы добирались сюда из Белерианда, теперь-то я могу расплатиться с тобою за ту дорогу.
- Пусть будет так, - отвечала Савалах.
- Ты сожалеешь обо мне?
Черной тенью в полумраке колыхнулся ее хвост.
- Мне невесело, - сказала она, наконец. - Но я слукавила бы, сказав, что скорблю о твоей смерти. Не оттого, что ты мало значил для меня, друг мой Стенолаз, но сердце мое много крепче человеческого, и непросто тронуть его. Будь это не так, оно разбилось бы еще на равнинах Анфауглита, когда я сосчитала, сколько моих детей осталось там лежать.
- Там, куда я иду, - произнес он, - я встречу мать мою и сестру. И, возможно, встречу твоих детей. Тогда я передам им слова твоего сожаления.
- Вряд ли за гранью мира ты повстречаешь моих детей, - отвечала она. - Ибо каждый вернется к тому, из чего был создан, а создатели у нас разные.
И, осененный предсмертным прозрением, возразил Стенолаз:
- Это лишь иллюзия, моя Савалах. Лишь на первый взгляд кажется, будто ничто не объединяет нас. Но на деле Создатель у всего один: и тьма, из которой родятся миры, и свет, что дает им жизнь, и вода, и огонь, и бессмертные айнур, и бабочки-однодневки, вулкан, птица, кислотное озеро, гора, король и раб, каждый волос на моей голове, каждый щиток на твоей груди - нет ничего, чей исток не лежал бы в нем. И нет такого закона, что навсегда отделил бы одно от другого.
Тогда единственная слеза выкатилась из ее ужасных глаз, и задымился камень там, где она упала. Стенолаз закашлялся от дыма, выплюнув на ладонь хлопья бледно-розовой пены.
- Воистину не зря я прожил эту жизнь, раз под конец увидел твои слезы. Останься со мной еще немного, моя Савалах, и давай помолчим, ибо говорить мне все тяжелее, но о стольком еще нужно подумать.
И огромный зал погрузился в тишину, лишь слышался вой ветра за стенами пещеры да мерное дыхание чудовищных легких, похожее не то на мурлыканье огромной кошки, не то на клокотание гигантского котла. Стенолаз прислушивался к этому дыханию, покуда его собственное давалось все тяжелее, и казалось, что ему снова десять лет и лежат они в подземных залах Ангбанда. И что много молчаливых часов проведет он снова под ее крылом, покуда не придется покинуть ее логово.
Знаю, что этот сериал заслужил много критических отзывов и мне даже на дыбре не советовали его смотреть. Поэтому хз, испортится ли ваше мнение обо мне, если я скажу, что мне сериал скорее понравился. Там и правда есть кринжовые моменты, их я перечислю ниже, да и первая серия настолько беспомощная и никчемная, что если бы я судила лишь по ней, было бы неясно, зачем это позорище сняли. Но с каждым новым эпизодом сериал как будто обретал опору под ногами, находил свои творческие решения и становился лучше и лучше.
В первом сезоне, может, и блеклыми вышли отдельные герои, зато яркими - портреты целых народов. Их обычаи, фольклор, особенно песни и поговорки, которые сценаристы вставляли в речь к месту и ненавязчиво. Связанные с камнем и горным делом - у гномов, с дорогой и колесами - у кочевых предков хоббитов, с морем и кораблями - у нуменорцев. Видно, чем живет каждый народ, что составляет его суть. Удивительно красивый, величественный, правдоподобный Нуменор с его политическими интригами и религиозными войнами. Великий Казад-Дум и жители его, соль земли, крепкие, как скалы. Мохноноги, маленькие существа, живущие трудно и небогато, мастера выживания - но даже среди скудости и суровости их быта видно умение создать домашний уют и простая житейская мудрость, которыми будут славиться их потомки в Шире.
Дальше предлагаю вам не читать, если вы не хотите спойлеров.
читать дальшеЕсли первый сезон предлагает зрителю "найти на картинке Саурона", то второй посвящен по преимуществу созданию колец власти. Саурон там является во всем своем... не могуществе, пожалуй, но коварстве. Воистину, как говорит о нем Келебримбор, он великий мастер обмана, так что обманул даже самого себя. К слову, Саурон в сериале довольно каноничен. Мудак, правда, конченый, и к концу второго сезона он многим станет противен, но я обратила внимание, что создатели сериала все-таки учли его описания у Толкина, и Саурон не любит бессмысленного насилия. Чего бы он ни добивался, первые пять раз попробует достичь этого лаской, уговорами, обманом и лишь на шестой прибегнет к насилию. Он меняет имена и обличия, прикидывается то королем людей, наследником почившей династии, то посланником Валинора, то твоей любимой кисонькой, то кем угодно еще.
А теперь немного о кринже этого сериала.
Кринж-1. Подбор актеров на роль эльфов. Это просто позорище. Эльфы не старятся, а на роль самых старших из них подобрали пожилых людей. Эльфы крепки телом и благородны обликом, а на роль иных из них подобрали хрупких мальчиков с простоватыми лицами. Те же, кто пытался изобразить на лицах благородство, выглядели скорее порочными, ибо их полуулыбочки казались масляными, а выражения лиц - полиэтиленово-вежливыми. Словом, весьма неприятны на вид многие из них.
Подбор актеров для остальных народов мне вполне зашел, очень характерные вышли и гномы, и полурослики, и нуменорцы - да многие из них выглядят благороднее местных эльфов! - и люди Средиземья. Ну, и орки ниче такие, колоритные.
Хватает негров и монголоидов, женщин на традиционно мужских позициях, но это бич нашей эпохи, я отношусь к нему уже как к данности.
Кринж-2. Восстание орков против Саурона. Это просто лолшто. Мой внутренний Станиславский не верит. Не верит, что орки, которые боялись даже могущественных эльфов, не говоря уж о майар, могли поднять руку на Саурона, даже если он им не нравился. Дезертировать могли, да, но не восстать. Не верится, что и Саурон, который столько внимания уделял тому, как к нему относятся народы Средиземья, который приложил столько сил, чтобы ему верили, его любили, перед ним благоговели, его боялись, наконец, мог хуй забить на то, как относится к нему собственное войско, и проебать момент, когда настроения армии стали враждебными. Я не верю, что он не принял бы мер, не погасил бы нарождающееся недовольство где посулами, где угрозами. А он в сцене с восстанием предстает каким-то глупым надменным нечутким царьком. Совершенно мимо персонажа.
Кринж-3. Это не самый жесткий косяк сериала, но и он заставил моего внутреннего Станиславского встрепенуться. Саурон - один из величайших кузнецов Арды, уступающий, быть может, лишь Ауле да Феанору. Нет ничего такого, чему Келебримбор мог бы его всерьез научить. Это эльфы ковали кольца власти под техническим руководством Саурона, а не наоборот. Напомню, что он сам, без их помощи, впоследствии выковал Единое кольцо, для чего требовалось куда больше мастерства, чем для прочих девятнадцати. Поэтому когда Саурон проебывается с кольцами и понимает, что без Келебримбора ничего путного не создаст - это просто што. Конечно, в плане событийного ряда я не придерживаюсь мнения, что экранизация должна во всем следовать книге. Кому нужна буква, если соблюден дух! Но когда речь идет о мастерстве, затронут именно дух, а не только буква, посему эта линия тоже показалась мне неправдоподобной.
Итак, про кринж поведали, теперь поехали по отдельным пунктам. Кое-где здесь будут отступления с моими мыслями, не относящимися непосредственно к сериалу.
*** Не уверена, был ли Саурон честен, когда говорил об этом, ибо с Сауроном нужно держать ушки на макушке, а макушку в отдельном здании, но мой внутренний Станиславский поднимался всякий раз, когда он дурно отзывался о Мелькоре. Нигде у Толкина Саурон слова дурного не сказал о своем бывшем повелителе, напротив, учредил самый настоящий его культ в Нуменоре. А тут выходит, что Саурон такой бедный-нищасный, был притесняем Мелькором, тот над ним издевался и пытал за то, что у них были разные взгляды на управление Средиземьем. Да, действительно, у них разные психотипы и взгляды, может, совпадали не всегда, но я не могу представить между ними никакого насилия. Мелькор ценил Саурона, на нем многое держалось в Ангбанде. Да и Саурон не выглядит как существо, на которое можно хоть как-то повлиять силой. Когда Лутиэн угрожает ему на Тол-ин-Гаурхот, она говорит так: либо ты щас сдаешь мне остров, либо мой песик перегрызет тебе горло - тогда ты вернешься к Морготу бесплотным духом. "И там, — прибавила она, — ты, призрачный, будешь вечно мучиться под пыткой его презрения, если только не отдашь мне власть над этой крепостью". Не возьмешь Саурона ни болью, ни принуждением, но слова "мда, разочаровал ты меня, парень" будут ему невыносимее самой жестокой муки. Кстати, под эту сцену вспомнила прелестный комикс о том, как Мелькор мотивирует Саурона.
*** Саурон и Галадриэль. Давайте так: идея, что между этими двумя что-то могло быть, как будто витает в воздухе. Еще задолго до создания сериала я слышала шуточную песенку: в ней Саурон и Галадриэль помолвлены, и он пишет ей, мол, приезжай, к свадьбе все готово, а она постоянно его отшивает по разным поводам. Но и в песенке тема их брака не казалась мне новой. Откуда она взялась? У Толкина вроде никаких намеков не было. Может, из коротенькой сценки у Джексона, где Галадриэль говорит: "... и тогда вместо черного властелина у вас будет королева". Не знаю. Но мне нравится этот мотив - и сам по себе, и в сериале. Обыгран красиво и совершенно не пошло. Никаких кринжовых домогательств. "Я возложу венец на твое чело и не буду знать покоя, пока все народы Средиземья не склонятся перед своей королевой".
Галадриэль его естественно отшивает. Но знаете, сейчас скажу, может, страшную вещь, и уж, конечно, никто не вправе этого требовать, но со стороны Галадриэли было бы величайшим подвигом и столь же великой жертвой, если бы она и вправду вышла замуж за Саурона и в меру своего на него влияния направляла бы его действия или смягчала их последствия. Но тут нужно ходить по столь тонкой грани, чтобы не потерять себя, особенно если твой супруг любит лгать, обманывать, подчинять чужую волю и подменять ее своей, что справиться с этим под силу единицам. Как рандомному жителю Средиземья, мне было бы спокойнее, если бы я знала, что у моего жестокого правителя есть нормальная жена, к которой в случае чего можно обратиться. Хотя, повторюсь, это воистину подвиг, это куда сложнее, чем воевать с Сауроном, и требовать такого ни от одной женщины нельзя.
У меня, кстати, были мысли, что, если вдруг Саурон соберется жениться, он, будучи великим кузнецом, откует для своей невесты какое-нибудь невъебенное украшение в качестве свадебного подарка. И, конечно, не был бы он Сауроном и великим чародеем, если бы не снабдил украшение чарами. Не проклятием, естественно, но чем-то связанным с мониторингом и контролем. Ну, и невеста, зная, за кого замуж собралась, догадалась бы, что подарок с сюрпризом. В общем, их ждала бы веселая семейная жизнь.
*** Была у меня еще мысль, что, если народы Средиземья хотят победить Саурона, первым делом им нужно обратиться к самым могущественным созданиям в этом самом Средиземье. К орлам - сколько про это есть мемов! Или к North Airlines драконам. Вон даже кольца власти плавятся в их огне! Саурон, конечно, тоже искал союзников и много с кем договорился, но к драконам не полез. Возможно, потому что не мог предложить им ничего такого, что сумел бы дать, а вздумай он давать лживые обещания, драконы с их проницательностью быстро просекли бы обман. В принципе, у народов Средиземья было что предложить драконам, но это очень напоминало бы кабальную сделку. Положим, условный дракон польстится на обещание собрать для него сокровищницу - но ведь для этого потребуется труд многих поколений тех же гномов, по сути, кабала. И это только один дракон, хотя, конечно, и один дракон - немало, вон даже Саурон начал поползновения к Одинокой горе только после гибели Смауга, а ведь Смауг по сравнению с его ангбандской родней - так, легокрылая ласточка.
Плюс, как писал Толкин, драконы не слишком храбры и предпочитают не биться до конца. До последнего вздоха они сражаются лишь у дверей своих сокровищниц - даже не у гнезд, ибо яйца и малышей мать может взять в пасть и сыбаца с ними, а клад с собой не унесешь. Так что драконы смелые только когда отступать некуда, позади золото. Если учесть, что у абсолютного большинства драконов в северных пустошах кладов нет и не предвидится, рассчитывать на них как на союзников можно едва-едва - до первой хоть сколько-нибудь ощутимой раны. Ведь и Глаурунг, сражаясь вне Ангбанда и получив пизды, тут же включал режим "ой, все, ебитесь сами" и сваливал с поля боя. Воздушный бой в Войне Гнева продолжался сутки лишь потому, что драконы защищали свои пещеры, свое золото, отступать им и правда было некуда. Случись эта битва в любом другом месте Средиземья, они бы через час из нее слились. В общем, драконы могущественные, но крайне ненадежные союзники.
*** Один из угарных моментов сериала - где Саурон и Галадриэль тусят в Нуменоре и Саурон под личиной человеческого княжича хочет устроиться на работу в кузню. Говорит мастеру, мол, испытайте меня, я могу сковать якорь, который не вырвет ни один шторм, могу сковать ворота, которые не пробьет ни один таран, могу то, могу се, а мастер отвечает: вижу ты настойчивый парень, но, сорян, не возьму тебя, у тебя же нет лицензии знака гильдии. Вот так даже бессмертные духи, зревшие лик Творца, становятся жертвами бюрократии.)
В толкинофандоме распространено мнение, что Смауг родился в Ангбанде и лично знал Мелькора. Есть много фанфиков, где это так, и арты, на которых Мелькор и Саурон чуть не селфи на фоне Смауга делают. Я читала "Хоббита" давно и, возможно, многое забыла, но не помню, чтобы там об этом говорилось. А учитывая, что Смауг невелик по сравнению с драконами Первой эпохи, мне всегда думалось, что он родился после Войны Гнева, в северных пустошах, и не факт, что даже его родители появились на свет в Ангбанде. Ибо так убавить в размерах за одно поколение сложновато. Да, эта версия делает Смауга чуть менее древним и мешает ему быть свидетелем многих грандиозных событий, но она весьма похожа на правду.
*** Нашла угарный фанфик, где Лутиэн, придя спасать Берена на Тол-ин-Гаурхот, заговаривает зубы Саурону, пока Хуан ищет пленников. Берена освобождают, но тут Саурон понимает, что его наебали, и задерживает влюбленных, уже готовых свалить. Тогда Лутиэн идет ва-банк и просит Саурона провести их в Ангбанд. Офигевший Саурон отказывает, а я вдруг подумала: а почему отказывает, собственно? Разве не хотел он сам доставить Лутиэн Мелькору, чтобы получить за нее награду? Разве не велел Мелькор доставить к нему Барахира и его шайку, а тут у Саурона в плену Берен, сын Барахира? Разве не идеально все складывается и для Саурона, и внезапно для влюбленных? Да, просьба странноватая, но если бы Лутиэн сообщила Саурону любую хоть сколько-нибудь приемлемую причину визита в Ангбанд, думаю, он внял бы ей. Не поверил бы, нет, но принял формально. Особенно удобно вести этот диалог, когда горло Саурона сжато в зубах Хуана, но я не настаиваю.
И вот представьте, что Саурон соглашается провести Берена и Лутиэн в Ангбанд и по дороге думает примерно так: "Странновато, что они хотят посетить крепость, но как удачно для меня все складывается". И Лутиэн с Береном со своей стороны думают: "Странновато, что он так легко согласился, но как удачно для нас все складывается". В итоге никто никому не доверяет, но все делают что нужно.
*** Возвращаясь к теме с Тол-ин-Гаурхот, мне очень нравится история Кархарота. Воистину я вижу в ней красоту и жестокость. Жестокость - потому что он погиб страшной смертью. Красоту - потому что сейчас расскажу. Когда на Сауронов остров пожаловал Хуан, Саурон, конечно, знал о пророчестве и о том, что валинорский волкодав никогда не проиграет в схватке, а погибнет только встретив сильнейшего из волков. Саурон, будучи оборотнем, предположил самонадеянно, что он и есть сильнейший из волков, и вышел против Хуана. За что был погрызен валинорской собацкой и вынужден сдать свой остров, дабы избежать худшей участи. Ибо пророчество было не о нем, а о Кархароте. А Кархарот, безусловно, сильнейший волк, любимец Мелькора, выросший у его ног, и все же это волк, сын волка, просто животное. И вот - именно ему, а не бессмертному духу Саурону суждено убить Хуана. Очень мне нравятся такие тропы, когда существо, которому, казалось бы, нечего и рассчитывать на великую судьбу, обходит на повороте кого-то пафосного и крутого. Хотя, если так подумать, весь "Властелин колец" об этом.
Сходила на игровую экранизацию известного мультфильма. Сказать о ней особо нечего, но отмечу для тех, кто только планирует посмотреть. Сцены первоисточника повторяются вплоть до кадра, диалоги - вплоть до реплики. Мало где режиссер позволил себе добавить какие-то новые смыслы или посмеяться над оригиналом. Но так как я ходила не за новым сюжетом, а за красивой картинкой, мне ее дали и я довольна. Прекрасные пейзажи, прекрасные драконы. Безусловный красавец и мой заслуженный любимец здесь Кривоклык - удивительно красиво его изобразили, воистину сочетание силы, изящества и жути. Остальные тоже хороши, хотя и не настолько.
Не обошлось без негров и монголоидов в кадре, но это было изящно объяснено, так что вопросы о том, хули там делают темнокожие и узкоглазые викинги, снялся где-то минуте на десятой.
Подбор актеров очень удачный, за исключением, быть может, Забияки. В мультфильме они с братом оба худые, угловатые, с тяжелой челюстью, их обаяние во многом складывается из того, что их трудно различить и понять, где парень, а где девушка. Здесь Забияка почему-то жирная, и различить их с братом труда не составляет. Немного мимо персонажа, как по мне. Но все остальные ребята подобраны очень удачно. Да, цветотип не всегда тот же, что в мультфильме, но главное - это вайб.
Приятная добрая сказка, чудесный уютный мир, забавные герои, в который раз захотелось пересмотреть франшизу.
Говорят, что каждой из Семи Сокровищниц гномьих царей древности положило начало золотое кольцо; но все эти сокровищницы давным-давно разграблены, драконы разорили их, и иные кольца сгинули в драконьем пламени, а иные Саурону удалось вернуть. Дж. Р.Р. Толкин, "Сильмариллион"
Я вот думаю: разорение всех семи сокровищниц ведь проходило не в один день. Вряд ли это был драконий флэшмоб типа "отожми себе хату". И если так, неужели после двух-трех таких случаев у оставшихся гномьих царей не возникло подозрения, что если ты живешь в горах (куда после Войны Гнева переселилось много драконов) и собираешь драгоценности, которые притягивают этих самых драконов как доза наркомана, то когда-нибудь навестят и тебя? Или они думали, что остальные цари были долбоебы, а вот с ними так не будет? Или рассчитывали на свою систему ПВО? Или?..
Впервые дослушала эту книгу целиком, а не только куски с драконом. Ее называют самой печальной из книг Толкина (хотя, как я поняла, окончательный вариант написан не самим Джоном Толкином, а его сыном Кристофером по черновикам отца). Для меня любая книга, где умирает дракон, печальная, поэтому тут я присоединюсь к общественному мнению. В этой истории примечательно, что тут умерли вообще все главные герои, забрав с собой кучу второстепенных.
А теперь по персонажам в порядке убывания их адекватности.
Глаурунг. Звезда всего действа, золотой змей Ангбанда, последний владыка Нарготронда и моего сердца. В повести он описан так, чтобы образ создавался скорее отталкивающий, но мне это не помешало его любить. Как и в случае со Смаугом в "Хоббите", видно, что толкиновские драконы - воистину оружие судного дня, ибо будучи нестареющими, отлично защищенными и вооруженными, они также обладают чарами и великой мудростью. В черновиках этой истории из "Книги утраченных сказаний" говорится: "Наделены они великим коварством и мудростью, посему издавна говорится среди людей, что кто бы ни попробовал сердце дракона, станет он понимать все языки богов и людей, птиц и зверей, а слух его уловит шепот валар и Мэлько, прежде неслышимый". Думаю, есть великая правильность в том, что после поражения Мелькора уцелевшие драконы поселились в горах и северных пустошах и не интересовались ничем, кроме собственных дел. Как и орлы Манве, кстати говоря, которые тоже не особо вмешиваются в дела Средиземья, пока не совсем припрет. Ибо если бы эти существа вмешались в большую политику и встали на любую сторону, всем остальным осталось бы просто сидеть на жопе ровно.
Турин. Как ни странно, показался мне адекватным парнем. Большой любви я к нему не питала, но уважала как человека дельного и деятельного. Не все из его решений, особенно на руководящих постах, были удачны, но, как верно говорилось в одном фильме, если ты принимаешь сотню решений в день, они не могут все быть верными - важно, что ты продолжаешь принимать решения. В повести нередко указывалось, что он склонен к приступам гнева, но я не заметила чтобы его гнев был совершенно неуместен. Он ведь ни на кого не орал за то, что тот громко чавкает или противно дышит. А когда тебя оскорбляют или непроходимо тупят в опасной ситуации - тут любой вспылит.
Хурин. Еще один нормальный парень, но есть одно но. Он удивительно адекватен, пока находится на свободе. Но как только он попадает в плен к Мелькору, его поведение начинает вызывать испанский стыд. Он ведет себя с Мелькором так вызывающе, как только можно, фактически провоцируя того проклясть и Хурина, и весь его род. Ведь всей повести могло и не быть, всех этих горестей и смертей, если бы Хурин просто общался с владыкой Ангбанда вежливо. Никто не просит его переходить на сторону врага, но оскорблять его, унижать и всячески провоцировать того хуже. Не могу понять, чего Хурин добивался таким поведением. Быстрой смерти? Так вряд ли он не понимал, что быстрой смерти для него не будет за такие выходки.
Морвен. Женщины Хуринова семейства в этой истории самые кринжовые. Со стороны кажется, будто мотивы мужчин, порой и странные, продиктованы волей к жизни, а мотивы женщин - волей к смерти. Морвен тянет с эвакуацией собственной и собственных детей столько, сколько вообще можно тянуть, и из-за этого тоже впоследствии происходит много бед. Затем она отправляется в самоубийственное путешествие, вынуждая несколько десятков эльфов отправиться с нею и охранять ее, в итоге почти все они погибают, а она так и не находит что искала. Автор писал, что во многом ее мотивы обусловлены гордыней, и я обычно снисходительно отношусь к таким людям, но от Морвен и ее дочери кринжевала всю дорогу.
Ниэнор. Самый неадекватный персонаж. Я понимаю, что ее психику сильно повредил дракон, но и без дракона прозвенел звоночек, когда она тайком отправилась вслед за матерью, чтобы явиться ей посреди пути и либо убедить вернуться домой (из любви к дочери, которая иначе подвергнется опасности), либо продолжить путь с дочерью и просто знать, что вот такая она херовая мать, раз отказалась вернуться в безопасное убежище. Уверена, что Ниэнор думала, будто манипулирует матерью ради ее же блага, но... но меня неприятно задел этот момент, и обе женщины мне окончательно разонравились.
А уж после встречи с драконом Ниэнор и вовсе нужно было сдавать в клинику. Не знаю, что из этого вина Глаурунга, а где проявились ее собственные качества, но Ниэнор-Ниниэль как будто ищет повода скатиться в депрессию, отчаяние и мысли о смерти, даже в тех ситуациях, где люди обычно радуются, например, узнав о беременности. Ну, и самый ее кринж-стендап - это когда муж ушел биться с драконом, а она вместо того чтобы следовать его распоряжению и сидеть ждать, а в случае неудачи - эвакуироваться, выходит на площадь и начинает вещать про то, что ждать нечего, все умрут, никто не спасется, я иду навстречу вестям, кто хочет - пошли со мной. И так за ней идет много людей, которым вообще-то тоже было сказано ждать и(ли) эвакуироваться. Как впоследствии скажет Турин, если я рискую жизнью ради вас, разве не вправе я рассчитывать на исполнение моих указаний. После этого я окончательно уверилась, что с девкой что-то не то.
Дослушиваю "Детей Хурина" и думаю про тот момент, где Глаурунг "призвал к себе орков, и правил как король-дракон, и все владения былого Нарготронда перешли под его власть". Каким же образом он их призвал, если после разорения Нарготронда в нем много месяцев никто, кроме дракона, не жил? Вон разведчик Маблунг не даст соврать. И вот здесь, хоть я не очень люблю тему с телепатией, без нее явно не обошлось. Ибо мне с трудом верится, что Глаурунг сгонял обратно в Ангбанд, чтобы позвать пацанов.
Думается мне, когда он довольно насладился одиночеством и покоем, они связались с Мелькором по, эээ, телемосту и обсудили, что, раз теперь Нарготронд захвачен и его земли никто больше не охраняет, почему бы не сделать их своим южным форпостом. Глаурунг, вероятно, намекнул, мол, пришли мне орков. А Мелькор затем объявил эту новость в Ангбанде. Хотелось бы, конечно, чтобы это выглядело как "парни, кто хочет на юга, пакуйте сумки", но, думаю, там все было в более приказном порядке. Скорее всего, Мелькор просто велел орочьим начальникам, мол, пошлите столько-то народу к Глаурунгу. Но поскольку и ему, и дракону было, в общем, все равно, кто конкретно туда отправится, не думаю, что рандомному орку, желавшему искать счастья в новой земле, отказали бы в такой возможности.
Вряд ли орки жили в самом Нарготронде, тем более в чертогах Фелагунда, где поселился Глаурунг, но в окрестных землях, оставшихся после падения Нарготронда ничейными, - вполне. Хотя и в сами чертоги орочьи главари приходили, им же надо было как-то общаться с драконом. В старой версии этой повести, которая приведена в "Утраченных сказаниях", есть еще такой интересный момент. Когда орки сообщили Глаурунгу о своих неудачах с лесными жителями и дракон решил наведаться к ним сам, он выбрал тех из орков, кому доверял больше прочих, охранять сокровищницу, покуда его не будет. И вот стражи сокровищницы, видя, что дракон долго не возвращается, решают отправиться на его поиски. Хотя моглистырить золотишко и сбежать! И, пока Нарготронд пустует, туда пробирается отпущенный Мелькором Хурин, похищает ожерелье Наугламир и еще чето по мелочи, а вернувшиеся орки, увидев или почуяв, что тут побывал чужак и обнес сокровищницу, проклинают и его, и золото, которое тот унес, чтоб похитителю не было от него счастья.
Вспоминаю свой фик про Стенолаза и задаюсь вопросом. По Толкину люди, работавшие в Ангбанде, делились на два типа:
а) невольники, работавшие по принципу "будете трудиться - накормят вас, будете хуй пинать - накормят вами"; б) те, кому Мелькор обещал за службу что-то крутое.
А интересно, были те, кто просто на заводахмест нет куда податься молодому специалисту кушать что-то надо тут вроде без опыта берут еще и с проживанием
По-любому должны быть. Большинство же так устраивается на работу.
Помните, я писала, что уважаю Мелькора за кадровую политику и отношение к подчиненным, которые не боятся прийти к нему и сообщить, что проебались. Похоже, Мелькор не только сам придерживался этих принципов, но и пацанов своих научил. С Сауроном я сейчас конкретных примеров не приведу, хотя он и создает впечатление адекватного руководителя, о чем я не раз говорила. А вот я слушаю "Детей Хурина", и там звезда моя Глаурунг руководит войском орков, штурмующим Нарготронд. И не просто где-то там с холма руководит, а сам принимает участие в битве. После чего выгоняет орков из крепости, отбирает все награбленные сокровища, сгребает их в одном из дальних залов и ложится отдохнуть. А отдохнув, решает, что в этом походе обнаружил в себе таланты полководца и "призвал к себе орков, и правил как король-дракон, и все владения былого Нарготронда перешли под его власть".
Но будучи правителем сам, Глаурунг руководствуется теми же принципами, которые мог наблюдать в Ангбанде, куда в юности не боялся вернуться раненым, накосячившим, бежавшим с поля боя.
"... орков разбили наголову и истребили во множестве. Тогда лесные жители сложили громадные костры и сожгли трупы Морготовых солдат, грудами навалив их в огонь, и дым мести черными клубами поднимался к небесам, а ветер гнал его на запад. Однако немногие уцелевшие орки вернулись в Нарготронд и поведали о том, что случилось.
Не на шутку разъярился Глаурунг, но до поры лежал он недвижно и обдумывал услышанное. Посему зима прошла мирно".
После чего Глаурунг решил не посылать солдат на мясные штурмы, а разобраться с лесными жителями самостоятельно. Что в итоге стоило ему жизни, но это уже совсем другая история. Опять же, как мы видим, Глаурунг не вымещает ярость на подручных.
В общем, мне все чаще кажется, что ангбандские пацаны как враги, наверное, пиздец, но как начальство - вполне себе адекватные.
Смотрю мультфильмы про трех богатырей. Обратила внимание, что, пока богатыри в отлучке на дальних берегах, Змей тусит с их женами. Понятно, что они просто друзья и ничего нескрепного там не будет, но как же это канонично, черт возьми!
Это сказ о великом пожаре и о том, откуда появились на земле драконы.
У одной вдовы умер сын, а больше у нее детей не было. Пошла она к ведунье и спросила, как утешиться ей в ее горе. Ведунья сказала: через пять дней будет над лесом большая гроза, от нее загорится пожар. Наутро, как догорит, приди на бывшую брусничную поляну и кого увидишь еще живым и выходишь, тот и будет твой сын.
Через пять дней разразилась над лесом страшная гроза. От нее начался пожар, а как стал свет, женщина пришла на то, что прежде было брусничной поляной, и стала искать, что уцелело. Но не уцелело ничего и все было сожжено, лишь слабый язычок пламени еще дрожал над обугленными ветвями кустарника. Тогда женщина раздула его своим дыханием и наломала тонких веточек, чтобы его подкормить, и так смогла донести до дома. Там она поместила огонь в очаг, и запылал он ярко и весело, и сердце вдовы утешилось.
Так жили они много дней, и огонь в очаге никогда не гас, и светло и тепло сделалось в одиноком доме.
Проезжал как-то раз через эти леса разбойник, увидал вдову на улице и похитил ее, ибо она была весьма красива. Долго ждал ее возвращения огонь, а не дождавшись, решил отправиться ей на выручку. Он сумел перепрыгнуть из очага на сундук, с сундука на лежанку, с лежанки на окно и, пожирая все на своем пути, двинулся по следам похитителя.
Так преодолел он поля и лес, учинив там страшные разрушения, и оказался перед каменистой пустыней. И хотя песок превращался в стекло от его жара, преодолеть пустыню огонь не мог, ибо нечему было здесь гореть. Так бился он на краю степи, и, казалось, вскоре должен был пожрать там все, что могло пылать, и погибнуть, но тут увидал он, как змея охотится на тушкана. И позвал ее огонь:
- О, змея, змея, помоги мне пересечь пустыню, а за это я вознагражу тебя.
Но змея отвечала:
- Как же я помогу тебе? Ведь только я к тебе приближусь, ты меня обожжешь.
Но огонь обещал, что не сожжет ее, и вот змея приблизилась и взяла в пасть крошечную искру от огромного пожара - и пересекла пустыню, неся ее в пасти.
Как показался снова зеленый край, змея опустила огонь в траву, и тот помчался дальше, а змея вернулась в пустыню. Так отыскал он дом разбойника и сжег его и освободил свою названую мать. Вместе они вернулись домой и стали жить как прежде. А змея и все ее потомство за то, что помогли огню пересечь пустыню, так и носят искру того огня в своей пасти, и она не обжигает их и может стать великим пожаром, буде только те пожелают.
Неделю назад мне снилось, что над Беларусью установилась оккупационная власть угадайте чьяАнгбанда. Так как власть только установилась, никаких действий оккупационный режим еще не предпринял, может, только эмблемы поменяли, поэтому как-то их охарактеризовать я не могу. Больше было именно тревоги в обществе. Никто в точности не знал, как изменится его жизнь, но все предполагали, что как минимум в идеологическом поле все сильно поменяется и новые власти будут насаждать свою идеологию. Мне на это было, в общем, наплевать, ибо мы с любыми идеологиями обычно существуем в параллельных вселенных. Но люди всерьез переживали, ссорились с родными, кто-то уже заранее собирался в подпольщики, кто-то повздыхал и такой: ну, будем жить при этой власти, че поделать.
Что до меня, то я особо рада не была, но было мне, не скрою, любопытно, что изменится в нашей жизни с установлением нового режима. Мелькор и Саурон еще по "Сильмариллиону" показались мне адекватными парнями, так что особого трэша я не ожидала. А учитывая, что в Ангбанде имеются драконы и у меня есть пусть небольшой, но шанс увидеть хоть одного из них, а там, глядишь, не только увидеть... в общем, я к установлению новой власти отнеслась хоть и настороженно, но делать из него драму не стала.
*** Помните, как я, рассуждая о внутреннем контроле качества, писала, что все качественное мой внутренний ОКК определяет как "насыщенное", а все некачественное - как "разбавленное"? И это работает не только с вещами или произведениями искусства, но и с делами. Есть у меня некий... возможно, пробел мотивации, но мне скучно и, выражаясь современным языком, невкусно делать дела, в отношении которых у меня хоть раз возник вопрос "ну и зачем это?". А возникает он ох как часто. Несмотря на то, что я не боюсь труда, я не горю желанием суетить ради сомнительной выгоды. Поэтому, когда речь идет о жизнеобеспечении вроде работы, базовой заботы о здоровье и гигиене, вопросов у меня обычно не возникает. А вот когда мы выходим в плоскость того, без чего можно прожить, тут вопрос смысла встает в полный рост. Поэтому, кстати, может сложиться впечатление, будто я не умею развлекаться. Мне тупо лень тратить время и энергию на то, что не принесет мне серьезных дивидендов хотя бы в виде глубокой подлинной радости. Поэтому я всегда стараюсь руководствоваться принципом "лучше меньше, да лучше" - и в отношении вещей, и в отношении действий. Чем больше смысловое наполнение у каждой конкретной цели, чем больший куш я сорву в случае ее достижения, тем больше вероятность, что я примусь ее достигать и мне не станет по пути скучно или невкусно. Ибо я действительно из тех, для кого цель - топливо жизни. Даже шопинг, который я очень люблю, доставляет мне подлинное удовольствие только в том случае, если мне что-то нужно и у меня есть список покупок, просто не конкретизированный (скажем "купить крем для лица", а не "крем для лица такой-то марки такой-то серии", или "собрать подарок подруге", а не "купить артикулы 1, 2 и 3"). И так далее. Конечно, при такой нелюбви к лишним телодвижениям я должна была найти беспроигрышный вариант на случай, если все необходимые дела будут сделаны, а достойных обходимых в ближайшей перспективе не видно. И таким беспроигрышным вариантом для меня стало рукоделие. В любой непонятной ситуации я сажусь шить или вязать. И медитативно, и подумать можно, и шмотка на выходе получается. А может, это как раз тот редкий случай, когда я получаю удовольствие от процесса и особо не наяриваю на цель.
В позапрошлом посте я анонсировала два рассказа, и вот написан один из них, легкий и романтический, с вайбом "Матери-ящера". Саму "Мать-ящера" я не уверена, что напишу, слишком уж много лет прошло, чтобы в точности поймать вайб, но главная героиня этой истории так похожа на Ольвию, что много раз я оговаривалась и мысленно звала ее Ольвией, а не Дайле. Это почти классическая история о любви девицы и змея, тут есть немного всратого юмора и, конечно, зооксенофилии. Семейство героини также меня очаровало, посему не исключаю, что еще чего-нибудь о них напишу.
Аннотация: Сладкоголосая Гойшери обитает в древней усыпальнице. У нее четверо братьев-оборотней, мать, прекрасная и гордая как царица, отец - золотой змей, страж несметных сокровищ, и прадед, у которого есть дар быть свидетелем чужих постыдных деяний. Повзрослев, Гойшери влюбляется в пастуха Равшана и приводит юношу познакомиться с ее родней.
Снился мне сегодня сон, ради разнообразия не бредовый. Шла война между двумя сторонами, условно назовем их хорошие парни и плохие парни, хотя по методам своим, как вы позже поймете, они не различались. Я сидела в лагере хороших парней, собственно, поэтому и назвала их хорошими. Не последней целью для обеих сторон было получить доступ к некой то ли оружейной, то ли мастерской, где хранились и изготовлялись удивительной силы волшебные вещи. Мастерскую охранял дракон. У этого дракона была приемная дочь-подросток, которая еще ребенком оказалась в его логове, да так там и осталась.
Эту девочку пленили сначала плохие парни, а потом хорошие ее отбили и тоже взяли в плен. Чтобы узнать тайны чудесной мастерской, они решили пленницу пытать. Ибо, как я уже сказала, это были хорошие парни. Девочка, как и многие подростки, была упряма и ничего не говорила. Один из хороших парней намекнул допрашивающему, что она быстрее расколется, если сломать ей горло или гортань. Я не знаю, можно ли гортань сломать и как человек со сломанным горлом вообще будет говорить, но девочку скрутили в нечто вроде шибари и стали затягивать узлы. Девочка все так же не издала ни звука и даже не дернулась. Я все это время сидела в телефоне и смотрела, на какие крутые мероприятия можно сходить в Москве. Но, восхищенная упрямством девочки и сострадая ей, я заметила как бы невзначай: как же она будет говорить мертвая?
Чувак внял голосу разума, ослабил веревки, а потом вообще занялся какими-то бумагами. Девочка сбросила путы, подсела ко мне и с интересом стала копаться в моем смартфоне. У меня была открыта афиша мероприятий, она ее просматривала и, как положено подростку, восклицала: о, концерт Анны Манерки! (видно, какая-то популярная певица), о, вот это интересный движ! Мне хотелось показать ей у себя в телефоне другую страницу - ту, где говорилось о чудесной мастерской и ее страже, чтобы она опечалилась и заговорила со мной о нем. Но я ничего не делала, просто смотрела на нее и чувствовала к ней нежность, как если бы это была моя собственная дочь. Конечно, в планах у меня было ненавязчиво порасспрашивать девочку о ее приемном родителе и, как знать, может, даже вернуть ее ему и тем заслужить его благосклонность. Но я не торопила события, решив развивать сюжет настолько плавно и естественно, насколько позволят обстоятельства.
Когда она спустилась с противоположного склона, Смерть все еще была там.
– Если хочешь разбудить василиска, спеши, – произнесла она, обернувшись на звук шагов Фади. – Если он откликнется на твой зов, душа соединится с телом и больше его не покинет.
С этими словами она пошла прочь и через сотню шагов растворилась в толще скалы. Фади присела у головы Хаорте и прикоснулась ладонью к холодной чешуе. Признает ли он ее, когда проснется, полюбит ли? Не будет ли ему поперек горла ее ласка? Мысли появлялись и исчезали в голове, и ни одна не задерживалась надолго, словно вовсе не занимала ее любовь неразумной твари, а было достаточно того, что она, Фади, его любит. Склонившись над неподвижным чудовищем так низко, словно желала его поцеловать, она позвала негромко:
– Ладе, ладе, слушай меня. Я шла через леса и скалы, чтобы встретиться с тобой. Мне явились такие чудеса, каких ты и в самом диковинном сне не увидишь. Я, как змея, выскользнула из лап смерти и опустила пелену на ее глаза, дабы смерть не видела моей тени. Ладе, ладе, слушай меня. Я покажу тебе свой дом, что стоит в красных скалах у берега южного моря. Там песок и глина, сады и солнце. Там вдосталь еды и никогда не бывает холодно. Там покой и свобода – и мы с тобой отправимся туда, когда ты наберешься сил. Ладе, ладе, выйди ко мне.
Так говорила она, и казалось, огромный змей перестал трепетать в агонии, слушая ее голос, – пока горячий выдох не коснулся ее лица, а маленький вьюрок, пролетавший мимо, не оборвал свою весеннюю песню, рухнув замертво.
Среди всех заклинаний мира Фади Рохи отыскала правильные слова. "Василиск и волшебница", 2016 год
Похоже, кисоньку снова проштырило по рептилиям, здравствуй, зоофилия, это ж сколько мы не виделись, с 2018, почитай, как дела, как сама, присаживайся, чай, кофе, десерт?
С другой стороны, у меня снова появилось вдохновение писать прозу. Сейчас у меня есть довольно проработанные планы двух рассказов - один фэнтезийный, легкий и романтический, с немалой долей юмора и вайбом "Матери-ящера". Надеюсь написать его в отпуске. Второй - научно-фантастический, глубоко личный, с реальным действующим лицом и тонной матчасти, начало которого написано было еще десять лет назад. Его я не знаю, когда закончу, надеюсь, за лето. Ибо для того, чтобы увидеть свет, ему все эти десять лет не хватало концовки, которая отвечала бы на вопрос "для чего это все".
Нашла у себя годовой давности зарисовку, вдохновленную песней "Кот пришел назад" (если вы вдруг не знаете эту песню, советую послушать, она ржачная). Тот самый случай, когда и проды хочется, и попросить не у кого.
**************** читать дальше– Право слово, братец, не стоило ради меня гнать на площадь столько народу!
Ятурлех-нам отодвинула занавес паланкина и, щурясь от солнца, всмотрелась в разодетую толпу.
– Стоило, – махнул рукой владыка Палангир. – Им не помешает размять ноги, да и многое тут поменялось с тех пор, как ты вышла замуж – вот и посмотришь.
– Царские стрелки приветствуют царевну Ятурлех! – воскликнул начальник стрелков, облаченный в синюю с золотом тунику. Он вскинул лук в приветственном жесте, и его воины повторили знак. Ятурлех благосклонно кивнула и обернулась к брату.
– А где их прежний командир?
– А… – Владыка Палангир закатил глаза, словно воспоминание было ему неприятно. – Умер.
– Какая жалость. Он был так молод! Неужто лихорадка?
– Скорее глупость и тщеславие, милая сестрица. Он затеял состязание с почтенным Хольсо, ты его только что видела, и позвал меня быть судьей, и проиграл.
– И что? Повесился?
– Я велел его повесить, а почтенному Хольсо предложил его место. Ибо я придерживаюсь правила нашего отца: главный стрелок проигрывает в состязании лишь однажды.
Эта новость опечалила Ятурлех, и оттого она с прохладцей восприняла дальнейшие слова владыки.
– А вон, посмотри, сестрица, мое новое и, не побоюсь сказать, лучшее приобретение со времен нашего славного прадеда – немые рабы-евнухи из Лаора! Пожалуй, лучшие воины из тех, что видел свет!
На миг Ятурлех показалось, будто братец спятил. Должно быть, владыка Палангир увидал ее лицо, потому как расхохотался и сообщил:
– О, не смотри на меня так! Будь у тебя возможность увидать их в битве, ты поняла бы, что, лишившись некоторых частей тела, эти люди больше приобрели, чем утратили. Они умеют хранить тайны, и у них нет семей, которым они были бы верны более, нежели мне. А что до их воинских умений, то они свирепы как псы и как псы же преданы.
Когда ее паланкин проносили перед плотными рядами воинов в кожаных доспехах, те отсалютовали сестре царя кривыми мечами, больше похожими на серпы. Ятурлех кивнула и им, однако без всякой благосклонности.
Впрочем, когда они проходили следующий отряд, сердце ее смягчилось. Во главе его стоял все тот же старый Алухтар, ничуть не изменившийся с тех пор, как она еще юной девушкой покинула столицу.
– Ятурлех-нам! – воскликнул он, и она радостно замахала ему, высунувшись из паланкина. – Рад видеть вас в добром здравии! До нас доходили вести о моровом поветрии, свирепствовавшем на юге, и, поверьте мне, многие в столице уже считали вас покойницей, в том числе ваш покорный слуга. А нынче вы не только живы, но даже похорошели со времени нашей последней встречи.
Они взаимно раскланялись. Ятурлех решила не упоминать, что мор все же не оставил ее семью без покойника. Многим рассказ о ее вдовстве омрачил бы этот светлый день.
– А вот воины, которых я посылаю в самые опасные сражения. – Владыка Палангир указал жезлом на строй всадников по левую руку от нее. Когда паланкин проносили мимо них, всадники отсалютовали царевне копьями. Ятурлех заметила, что кожа, глаза и волосы у них светлее, чем у многих уроженцев Галайтана. Очевидно, это были наемники из народа войхола – они продавали свои мечи по всему материку, неудивительно, что и царственный брат имел с ними дело.
– Они настолько хороши?
– Да, в бою они неплохи, – признал владыка Палангир и добавил, когда они отошли от рядов войхола: – Но, если честно, я просто хочу от них избавиться.
– Что, прости?
– Содержать их с каждым годом все накладнее, – пояснил царь. – А требования день ото дня только растут. Того, что было хорошо сегодня, недостаточно завтра. Многие из этих людей уже забыли, что пришли ко мне нищими голодранцами, не имевшими даже смены одежды, а теперь обнаглели так, что им и жемчуг мелкий, и золото тускловато.
– Так разорви с ними договор!
– Легко сказать, милая сестрица! Их командир, Лайи Сурвадольи, эта змея, уже дал мне понять, что, если не получит утоления своих амбиций здесь, то завоюет какую-нибудь область самостоятельно и станет править там.
– Ты что, боишься его? – удивилась Ятурлех. – Он пойдет в Дикое поле, захватит там пару деревень и станет очередным удельным князьком – так и поступают подобные ему люди! Не думаешь же ты в самом деле, что он покусится на твои владения?
– Всякое может быть, так что я предпочел поостеречься и избавиться от войхола самым что ни на есть прямым образом.
– Непохоже, чтобы у тебя получилось. – Ятурлех оглянулась на ряды всадников.
– Да, – нехотя отозвался царь. – В какой бы беде я ни оставил их, они всегда выходили из нее с меньшими потерями, чем мне бы хотелось. И после каждого такого возвращения требования их все более росли. Недавно я ходил в поход на Агаду, это в Лаоре, и, как только мы пробили бреши в стенах, бросил на них конницу войхола. Они должны были начать уличные бои, а затем подтянулось бы и остальное войско, но я удержал остаток армии, рассчитывая, что войхола будут перебиты на улицах, расчистив нам дорогу. Когда мы вошли в город на следующий день, войхола там почти не было, и я подумал, что замысел мой, наконец-то, удался. Так, милая сестрица, я обязал Агаду платить мне дань, оставил там гарнизон, вернулся с добычей в столицу и несколько дней считал себя весьма удачливым человеком, ведь в одной кампании я и город приобрел, и от наемников избавился. Даже велел начать ремонт в их казармах. А несколько дней спустя ко мне явился злой как собака Лайи Сурвадольи и принялся жаловаться, что им негде жить, потому как их жилище перевернули вверх дном. Пришлось выделить им Малый дворец, и теперь, сдается мне, даже когда ремонт закончится, они его не покинут. Эти люди быстро привыкают к хорошему. Мне кажется, я испробовал уже все способы погубить их, но, может, ты, сестрица, что-нибудь подскажешь?
Ятурлех во все глаза смотрела на брата, не в силах поверить, что все эти ужасные слова ей не послышались. Наконец, она сказала:
– Они ведь живые люди, как ты можешь так говорить?
Владыка Палангир снова закатил глаза, словно разговаривал с непонятливым ребенком.
– Я и не ждал, что ты поймешь. При всем моем уважении, сестрица, ты столько лет провела в провинции, что совсем разучилась понимать, каким образом удерживается власть.
Но Ятурлех подумала, что она это как раз очень хорошо понимает.
– Если они не нужны тебе, – сказала она, – можно я выберу десяток молодцов себе в телохранители на обратной дороге? А то моих доходяг побьет даже сломанная ветка.
– Как пожелаешь. Я скажу Сурвадольи, чтобы подошел к тебе сегодня в конце пира.
Пир был назначен на закатный час, и Ятурлех ждала его с нетерпением. В доме покойного мужа в Миассе они тоже устраивали пиры, но те не шли ни в какое сравнение со столичными праздниками, коих она много повидала в бытность свою девицей. Вот и сейчас служанки заплели ей волосы в три косы, а косы стянули в высокий хвост на темени, выпустив вместе с золотыми шнурами. Платье она надела красное, с золотым шитьем, в рукавах спрятала золотую пыль – ей нравилось, как красиво та разлетается из широких прорезей при каждом движении руки.
Зал, в котором должно было состояться празднество, украсили цветочными гирляндами и разноцветными огнями – то придворные мудрецы бросали внутрь факелов разнообразные соли, отчего пламя приобретало то синий, то зеленый, то сиреневый цвет. В дальнем конце зала играли музыканты – каких только инструментов не было в их руках, на миг Ятурлех показалось, что один из игравших водит по струнам арфы ослиной челюстью. Она сощурилась, но рассмотреть плектр так и не смогла.
Стоило, впрочем, признать, что в этот вечер владыка Палангир не пожалел средств на праздник в честь приезда сестры. Выступали танцоры, актеры, жонглеры, даже летающие акробаты, которые, конечно, не летали, но планировали по кругу с помощью особым образом перекрученных канатов. Уже поздно ночью, когда Ятурлех показалось, что брат решил отказаться от забавы, введенной в моду их отцом, ее ждало разочарование.
Их отец, владыка Ардагану, полагал, что на свете не существует ничего дороже жизни, а потому все празднества, что подразумевали хоть какой-нибудь размах, обязательно заканчивались смертью невольника или крупного животного. Вот и в этот раз в середину зала вывели рабыню лет сорока. Чтобы избежать безобразных сцен со слезами, криками и мольбами о пощаде, во всяком случае, в начале действа, из невольников выбирали добровольца. Должно быть, этой рабыне пообещали что-то необыкновенно дорогостоящее, раз она согласилась за это умереть. Ятурлех подумала, что, наверное, брат мог обещать освободить ее детей и снабдить их средствами для начала новой свободной жизни – а какой родитель не почтет это величайшим благом?
Рабыню привязали к столбу посреди зала, и гости забавлялись, поочередно натягивая лук и стреляя в несчастную. Стрелки из большинства были никудышные, часто стрелы вовсе пролетали мимо цели, а те, что попадали, вонзались в случайные места. Но, возможно, так и было задумано: нет ничего скучнее быстрой смерти. Вот лук протянули мрачному человеку, сидевшему по левую руку от владыки. Был он высок, широкоплеч и светлолиц, отчего Ятурлех решила, что это и есть предводитель войхола. Он не сделал и попытки взять оружие, а на лице его была печать такого ледяного отвращения, что слуга пронес лук дальше и подал царю. Рабыня уже не могла ни плакать, ни просить о пощаде – она свесилась на одну сторону, из груди ее вырывался странный рыдающий кашель, с угла рта стекала кровянистая слюна.
Владыка Палангир не зря славился как один из лучших стрелков столицы. Одним выстрелом в глаз он оборвал мучения несчастной. Затем, явно довольный и праздником, и удачным выстрелом, подтолкнул мрачного наемника в бок, взглядом указав на Ятурлех, словно напомнил об утреннем разговоре. Ятурлех приветливо улыбнулась, когда наемник подошел к ней. На нем была туника из тонкого хлопка с разноцветной вышивкой по вороту и подолу, длинный зеленый плащ с серебряным шитьем, а на шее красовалось тяжелое ожерелье из золотых пластин. В некоторых пластинах были прямоугольные выемки, заполненные крошечными рубинами. Неплохо для выходца из нищей Хольи, где, по слухам, матери кормят детей собственной плотью. Ятурлех подумала, что, возможно, брат ее был не так уж неправ.
– Вам не по душе наши развлечения? – мягко спросила она, когда Лайи Сурвадольи подошел к ней и приветствовал полупоклоном.
– На моей родине я привык к другим, – вежливо, но прохладно отвечал он. – Государь сказал, что вы хотели выбрать десять войхола для охраны на обратном пути. Я бы сопроводил вас в наши казармы, чтобы не решать этот вопрос в одиночку, но час уже поздний, и мне кажется, сейчас не лучшее время искать себе сопровождающих. Если завтра вам будет удобно, вы можете подойти к Малому дворцу в любое время.
– Я все же хотела бы пройтись с вами, – все так же мягко отвечала Ятурлех. – Мне кажется, нам есть что обсудить.
– Вот как? – Он взглянул на нее пристальнее, но из-за светлых глаз, за которыми словно бы плескалась вода, выражение лица сложно было разгадать. А сильный акцент не давал различить тона голоса. Но Ятурлех решила, что, по крайней мере, заинтересовала его. Она поднялась и прошествовала к выходу. Эрна и Нимолоя, верные прислужницы, тут же подхватились со скамьи у стены и поспешили за ней. Наемнику ничего не оставалось кроме как пойти следом.
Они вышли в тихий, напоенный ночной прохладой сад и устроились в освещенной узорчатым фонарем беседке.
– Пойте, – велела Ятурлех служанкам, и те огласили сад громогласным пением старинного свадебного гимна. – Это затем, чтобы нас не подслушали, – пояснила она и подсела ближе к наемнику, чтобы они могли, не крича, слышать друг друга. – Мне хочется верить, господин мой, что в тебе, хоть ты и чужестранец, я смогу найти единомышленника.
Сурвадольи приподнял бровь. Ятурлех улыбнулась ему и сказала с чарующей прямотой:
– Мой брат дурно обращается с вами и ищет вашей смерти. Будь я царицей, я бы так себя не вела.
Некоторое время сад оглашало лишь торжественное пение, но вот Сурвадольи склонил голову набок, отчего стал похож на любопытствующую кошку, и сказал:
Продолжаю слушать "Сильмариллион", дошла до эпопеи с кольцами. Скажу сразу, "Властелина колец" я читала в пятом классе, почти не помню и не горю желанием освежить память. Поэтому сравнивать буду исключительно с кинотрилогией Джексона.
Раздача люлей колец. В фильме нам говорится, что три кольца были даны эльфам, семь - гномам, девять - людям. В "Сильме" все кольца власти ковали эльфы по чертежам и под техническим руководством Саурона. Ковали для себя, но Саурон, конечно, тоже рассчитывал поиметь с них выгоду. А я напомню, что Саурон, пока не стал работать на Мелькора, состоял в свите Ауле, бога-кузнеца, и сам был умелым кузнецом. Он и Мордор-то выбрал для поселения не из-за курортного климата, а потому что рядом был Ородруин, в котором сподручно ковать. По сути, это были просто очень мощные волшебные артефакты, которые могли делать всякие крутые штуки. Людей и гномов в этой схеме не было, Саурон на них ставки не делал. Потом он решил подчинить эти кольца себе и создал Единое Кольцо, которое давало, выражаясь компьютерным языком, права администратора в отношении остальных. Надев его, Саурон мог видеть, что делается с помощью других колец и влиять на них. Но, стоило ему впервые надеть свою инновационную разработку, как эльфы просекли его план и быстро убрали свои кольца.
Саурон разозлился и потребовал вернуть все кольца ему, мол, если бы не его знания и помощь, эльфы никогда бы их вообще не создали. Так сказать, предъявил за интеллектуальную собственность. Эльфы не отдали, в итоге началась война, и Саурон отжал почти все кольца, кроме трех. Тех самых, которые мы видим в начале фильма.
Потом он решил раздать отобранные кольца тем, кем, как ему казалось, будет легче управлять - гномам и людям. Но гномами особо не поуправляешь, они упрямы, не склонны принимать приказы и кольца использовали, в основном, для обретения богатств. Правда, все семь сокровищниц, которые собрали обладатели этих семи колец, стали впоследствии настолько известны, что слухи о них дошли аж до крайнего севера, где жили драконы, дальше угадайте, что было. И то ли все гномьи кольца, то ли большая их часть сгинули в драконьем пламени, Саурону там мало что удалось вернуть.
С людьми дело пошло гораздо веселее, назгулов же все помнят?
Правление Саурона. Толкин описывает его скупо, без подробностей, в духе "когда ему было выгодно, он правил силой, когда выгодно - лаской". Как и, эээ, любой нормальный руководитель в отсутствие прописанного законодательства? Я так и не поняла, что ужасного было в его правлении. О людях, живших в подвластных Саурону землях, говорится, что они стали сильны в те дни, и возвели города с каменными стенами, и были многочисленны и жестоки в бою, и вооружены железом. Саурон был для них владыкой и божеством и вызывал у них безмерный ужас, ибо обиталище его было обнесено огнем. Ну... трудно увидеть тут признаки какого-то пиздеца, как и какого-то мегапроцветания. Жили и жили. Даже после падения Саурона далеко не все перешли на сторону его противников, ибо в душе своей помнили Саурона и ненавидели западные королевства.
Эпичный батл. Тот самый, который показан в начале "Братства кольца", где в конце Саурону отрубают палец. В "Сильме" говорится, что в этот день все живое, даже звери и птицы, выбрали сторону. И кроме эльфов (и орков, видимо?), все остальные народы: гномы, люди, те же звери и птицы - были как на той, так и на другой стороне. И только драконы чилили на золоте и хавали попкорн.
Отрубание пальца. В фильме это показано по-голливудски эпично: Саурон тянется к раненому Исилдуру, намереваясь, видимо, как-то страшно с ним расправиться, а Исилдур из последних сил взмахивает мечом и... В "Сильме" это не так героично и более жизово. Против Саурона вышли Гиль-Галад и Элендиль, случился эпичный махач, в котором все трое сильно пострадали. Гиль-Галад и Элендиль погибли, у Саурона такой опции не было, поэтому он свалился без чувств, вот тогда Исилдур и отрубил ему палец обломком меча. Что выглядит логично, ибо если бы Саурон был в добром здравии, хер бы там кто ему что отрубил.
Исилдур и Кольцо. В фильме Исилдур резко скурвился, в "Сильме" все было не так ужасно. Да, он не стал выбрасывать Кольцо, оно показалось ему очень красивым и жалко было уничтожать, и он решил взять его как виру за убитых родственников и передавать как семейную реликвию от отца к сыну. И вот как-то раз Кольцо предало его и отомстило за своего создателя: соскользнуло с пальца в самый ответственный момент в женской душевой, Исилдура увидали враги и утыкали стрелами. Конец.
Продолжаю переслушивать "Сильмариллион", начала вторую книгу, где Мелькор уже сел на пожизненное, а Саурон живет заложником при нуменорском дворе и участвует в придворных интригах. "Игра престолов" по Толкину, так сказать. Интересно, пока Саурон занимался таким нелегким делом, как разрушение враждебного государства изнутри, кто управлял его королевством? Там же не только Мордор был, но и довольно обширные земли, населенные людьми. Вряд ли Саурон не позаботился, уезжая, чтобы к его возвращению все это не распалось нахрен.
Мелькор, кстати, за первую книгу успел в моих глазах все-таки подняться на прежнее место, и хоть мне не особо интересно было про него слушать, я к нему испытываю скорее сострадание и симпатию.
Задумалась, какова была бы моя судьба, родись я в Арде. Если подумать, то у меня есть суперспособность: я могу добазариться с кем угодно. Могу найти общий язык с самой упоротой сукой. Могу дружить с людьми по разные стороны баррикад так, чтобы каждый думал, будто я на его стороне, а на самом деле я на своей стороне и просто не люблю ссориться. Даже в кошмарах, когда я убегаю от монстра и убежать не получается, я останавливаюсь и начинаю с ним перетирать. В общем, мой девиз - это бессмертная фраза "ребята, в этой жизни можно договориться".
Если бы я родилась в Арде, то сделала бы ставку на то, чтобы выучиться чему-то полезному и стать ценным приобретением для... да, в общем, для кого угодно. Чтобы если меня уведут рабыней в Ангбанд, то хотя бы там поторговаться. А уж если бы я могла наводить сон, как Лютиэн, мне бы вовсе цены не было в том же Ангбанде, ведь у Мелькора как раз проблемы с отдыхом из-за постоянной боли в сожженных руках. А тут тебе анестезия и отдых, да я бы купалась в золоте.
Кстати, о купании в золоте. Очень хотела бы допиздеться с ангбандским начальством, чтобы чучуть попырить на драконов, а может, мне бы даже дали одного малыша и я бы вырастила его сама.
Еще мне нравятся сыновья Феанора. Во всяком случае, пятеро старших, которых мы в тексте видим, ибо о близнецах написано буквально: родились - воевали - умерли. Но я не могу подобрать слова, которые звучали бы уместно и не пошло, чтобы объяснить, почему так. Наверное, в этот черно-белый мир они привносят другие цвета.
Мир Толкина и вправду выглядит черно-белым, там довольно непросто жить человеку, который не выбирает за кого он, а хочет корешиться со всеми, как я. С другой стороны, может, я задала бы новый тренд.