Сегодня я дочитала историю, автор которой, Gabriel Vega, мой ПЧ, поэтому, чтобы не соврать насчет авторского замысла, расскажу коротко.
Дьявол принял человеческое обличье, женился на полюбившейся ему девице и увез ее в свой дворец. Любила она его сильно, но любила как человека - и он не мог признаться ей, что он такое, ибо вряд ли бы она тогда согласилась терпеть его рядом с собой. Но время идет, тайное внезапно становится явным, и девица видит, что крест оказался ей не по силам, что это очень больно - когда все, что ты лелеешь в душе, на что надеешься, что любишь - когда все это обращается в прах.
Князь предложил ей забрать ее память и вернуть к тому дню, когда они еще не были знакомы. И девица плакала, и хотела отказаться, и все ее существо говорило "нет", но вслух она произнесла "да", ибо как же иначе?
Я не знаю, что я сделала бы на ее месте. Я не знаю, как нужно было поступить. Но мне очень захотелось, чтобы она выкрикнула зло: "Какая мне печаль, что ты дьявол! Ты муж мой, и, будь ты хоть чудищем лесным, я и тогда тебя не оставлю! Сейчас мы вернемся домой и уснем, а наутро ты, как обычно, поцелуешь меня на прощание и уйдешь по делам! А вечером придешь снова, и я снова накормлю тебя ужином и уведу в спальню! А потом у нас родятся дети! И все будет хорошо! И не вздумай больше предлагать мне такую глупость, как сегодня!"
Я всегда теряюсь, когда новый избранный спрашивает, почему я подписалась на его дневник. Как я могу признаться, что Пушистые Розовые Котаны послали меня осуществлять тайную сетевую слежку. Еще больше я теряюсь, когда меня спрашивают, почему я отписалась от дневника. Разве могу я сказать вам, что Пушистые Розовые Котаны все о вас узнали и уже выехали...
Где-то читала я, что стоит завести полезную привычку - каждый день записывать хотя бы одну новую вещь, которую ты узнал и которая имеет для тебя значение. А я почти каждый день в университете узнаю то, что мне хочется описать, обдумать, обыграть тысячей разных способов.
Хананейские царевичи воспитывались при египетском дворе одновременно как заложники и как будущие ставленники Египта в Ханаане. В мезолите мужчина мог прийти к жилищу женщины и поставить рядом с ним свой лук - в знак того, что теперь они с этой женщиной будут жить вместе; а если между ними возникала серьезная размолвка, женщина без долгих разбирательств выставляла его вещи вон в знак того, что проваливай, дорогой, не хочу тебе женой быть. В деревне Святиловичи есть озеро Святское, о котором ходят страшные легенды: считается, что в железном веке жители северной Беларуси хоронили в его водах своих умерших.
Все это дразнит мое воображение, и хочется писать, писать, писать, да где бы найти время, хотя нет, время можно найти, но почему-то не пишется, а впечатлений так много, что хотелось бы чуточку даже поменьше, я их обдумывать не успеваю...
Слава о красоте Хортимовой дочери доходила, казалось, до самых дальних уголков земли, и старый Хортим уже устал принимать в своем доме женихов, желающих поближе взглянуть на его сокровище. Сколько их было, и не упомнить уж. И как на подбор все - у кого стада сотенные, у кого земли немерено, у кого род от богов ведется... Да только всем отказывал старый Хортим - все дочь слушал. А она его оставлять не хотела, не хотела уходить из родного дома и расставаться с отцом.
Долго ли, коротко ли, а дошла весть о ее красоте и до Айхадаро, четвертого сына богини-рыси, лютого, как ветер по зиме, и беззаботного, как ветер по лету. Стало ему любопытно взглянуть на девицу, о которой столько говорят. Подстрелил он из лука оленя и приволок его ко двору старого Хортима. А надо сказать, что Хортим был уже немощен и ходить на охоту не мог. Жил он один с дочерью вдали от людей, жена его давно умерла, а где был род его - того никто не знал.
Пришел к Хортиму Айхадаро, положил убитого оленя перед ним и попросил разрешения взглянуть на его дочь. Обрадованный подарком отец позвал девицу, и, когда вышла та из дому, у Айхадаро все внутри перевернулось. Стройна была, как береза, бела, как облако в чистом небе, а косы ее светлые были мягкими, словно пух. Только два раза взглянула она на него - когда вышла и когда подавала ему чашу меда, едва дотронувшись кончиками пальцев до его рук. Чудовищная похоть разгорелась в груди Айхадаро, стоило ему проводить ее взглядом. Пал он старику в ноги и умолял отдать ему девицу. Хочешь, говорил, сыном тебе буду, во всем помогать стану, ни в чем нужды не познаете - ни ты, ни дочь твоя. Ни словом, ни делом, говорил, не обижу ее, любить буду до смерти, на руках носить, в янтарь и золото одевать.
читать дальшеПо душе пришлись старому Хортиму его слова, но ответа сразу не дал: больно любил дочку и не хотел против воли отдавать. Так и сказал: если согласится, мол, пойдет за тебя. Нет - не взыщи.
Айхадаро приходил еще не раз: дарил красавице бусы и браслеты, пряслица из янтаря, красивые камни из недр земли, пригонял ко двору Хортима тучных коров и тонкорунных овец. Не раз и не два намекал отец дочери присмотреться к желанному гостю, но она лишь качала головой: страшен ей показался Айхадаро. Волосы его были сожжены солнцем, лицо темно, а глаза желты, ровно у кошки, и дикий огонь в них плясал. Боялась она гостя и пряталась в доме всякий раз, когда Айхадаро приходил к отцу.
Почти все лето так прошло, и стал старый Хортим злиться не на шутку. Что же это за дело: ему умирать скоро, а дочка все не пристроена. Так, глядишь, и останется одна в глуши, и прервется его род. Подошел к ней как-то, когда она овец стригла, да и сказал: закончилась, мол, твоя вольница, как только уберут урожай - станешь женой. Залилась девица слезами, нож выронила, пала отцу в ноги, умоляла не отдавать ее жуткому жениху, но непреклонен был Хортим.
Как пришел в следующий раз Айхадаро, притащил убитую косулю да два медных браслета, вывел старик ему навстречу свою дочь, закутанную в нарядное, бисером расшитое покрывало, чтобы не видно было жениху ее бледности и покрасневших от слез глаз. Передаю, сказал, тебе. Заботься о ней, не оставляй ее, а я могу со спокойной совестью на покой уйти. Поднял Айхадаро покров - а лицо у девицы белое что молоко и слезы по щекам льются. Печально было ему видеть ее отчаяние, но желание было в нем сильнее жалости, и он попытался успокоить девицу со всей лаской, которая только может родиться в лютом зверином сердце, но она только сжалась от ужаса в его объятиях и закрыла лицо руками...
***
Пятеро желтоглазых детей одинаково выжидающе смотрели на старика, пока, наконец, самый старший не спросил:
- Дедушка, а дальше-то что было?
- Что было, что было... - проворчал старый Хортим. - Как у всех было. Идемте в дом, сами обо всем расспросите...
- Не уйдешь, не уйдешь... - шептали деревья, - не скроешься, не спрячешься, догонит, испепелит, разорвет, по полям разбросает...
- Не могу ничем помочь твоей беде, - говорила красноглазая ведьма. - Иди к моей сестре, что глубоко в лесу живет, она сильнее меня, она поможет, она подскажет...
- Не дойдешь, не доскачешь, не долетишь, - пела под конскими копытами земля. - Во мне твои кости будут покоиться, и конь твой станет добычей моих волков...
Он скакал уже второй день, подгоняемый дышащим в спину мраком, в котором пряталась тень огромного хищного зверя, которому не нужен ни конь его, ни мясо, только кровь его нужна да голова. Он скакал уже второй день, не давая коню передышки, не глядя вперед, ибо дорогу впереди и позади застилал плотный влажный туман, не щадя головы - а и пропадет, все равно никто не оплачет. Душу сгрызала злая тоска, стелющаяся по земле дымка застилала глаза, словно слезы, но в сердце, в изгрызенном злобой и горечью сердце, все еще тлела искра надежды на спасение.
читать дальшеНапрасно, верно. Нельзя спастись тому, кто поднял руку на брата названого. Никакими богатствами не откупиться, никакими слезами не отплакаться, никаким богам не отмолиться. Только кровью смывается преступление, подобное этому, и лучше бы ему, Воисту, не загонять лошадь понапрасну, а встретить свою судьбу с гордо поднятой головой, расправленными плечами и обнаженным мечом в руке.
Он бы и сделал так, если бы не дала ему красноглазая ведьма смутной, отчаянной надежды на то, что на исходе последних сил в глухом лесу найдет он дом ее старшей сестры, которая мудра, как сотня старух, и могущественна, как мать-земля.
Когда конь начал болезненно всхрапывать, Воист пустил его шагом, то и дело оглядываясь назад - не приближается ли незримый, но от этого не менее грозный преследователь. Тьма клубилась позади него, в тумане ничего нельзя было разобрать, небо постепенно светлело, но утро обещало быть серым и беспросветным, как лесная чаща, куда он держал свой путь.
В утренние часы, когда солнце, пусть и скрытое тяжело нависающими тучами, выходило на небо, идти было легче и дышалось свободнее. С наступлением же темноты становилось совсем невмоготу от тоски и страха. И теперь, когда первобытный ужас, сжимавший сердце Воиста, как железный обруч, ослабил путы, всадник расправил плечи и несколько раз вздохнул полной грудью.
Под вековым дубом, справа от едва виднеющейся тропинки лежало нечто, похожее на сваленную в кучу одежду, будто кто-то вывез ненужное более тряпье в лес, да так и оставил под деревом. Воист остановил коня, явно довольного такой милостью хозяина, и сошел на землю, чтобы посмотреть, что валяется под дубом.
На влажной, покрытой утренней моросью траве лежала женщина, белая, как молоко, и - это заметил даже измученный бессонницей и душевными терзаниями Воист - очень красивая. На вид ей было лет двадцать пять, уже не девица, еще не пожилая. Лицо ее было бледно, глаза закрыты, темно-русые волосы растрепаны и влажны от выступившей на траве росы. Когда Воист взял ее руку в свою, ладонь женщины оказалась холодна как лед. Похоже было, что она лежит здесь уже по меньшей мере ночь и, вероятно, мертва. Но сердце ее билось, и Воист, понадеявшись, что еще не слишком поздно, с силой ударил ее несколько раз по щекам.
Ресницы ее дрогнули, веки чуть приподнялись, и на него глянули бездумные синие глаза только разбуженного человека. Не давая ей снова провалиться в обморок, Воист забросил женщину себе на плечо - она повисла безжизненно, словно мешок с мукой, - и усадил в седло так, чтобы руки ее обнимали шею коня. Затем взобрался позади и, прислонив бесчувственное тело к себе, тронул поводья.
Следовало ехать дальше, к колдунье, чей дом, если верить ее младшей сестре, должен был появиться перед Воистом в самом конце пути. Но с полуобморочной женщиной в седле он не мог продолжать путь. Нужно было вернуться к людям и отдать им его случайную спутницу, а потом уже возвращаться в лес и искать могущественную колдунью с красными глазами и волосами цвета меди.
Конь пошел шагом; утренний свет, верно, отогнал таящегося во мраке преследователя, и Воист безучастно смотрел на дорогу перед собой, размышляя о незавидной своей участи. Размышления эти ни к чему хорошему не приводят, он знал не понаслышке, но прогнать навязчивые мысли из головы все равно не мог.
Холодные, внезапно сильные пальцы вцепились судорожно в его руки, и Воист от неожиданности дернул поводья так, что лошадь остановилась.
Недавно взятая спутница глядела на него со страхом и удивлением, лицо ее оказалось очень близко, так, что можно было различить зеленоватые крапинки в синих глазах, и Воист, подчиняясь мимолетному порыву, обнял ее одной рукой, чтобы удержать в седле.
- Не бойся меня, красавица, я тебя не обижу, - произнес он как мог ласково, и взгляд женщины стал чуть менее испуганным и чуть более любопытным.
- А кто ты таков, добрый человек? - Голос ее был тих, видно, от слабости, но Воист услышал.
- Звать меня Воистом, а рыщу я по лесу, потому как ищу колдунью, чей дом должен открыться мне сам не знаю когда. - И, прежде чем она произнесла что-то еще, он спросил сам: - А ты кто такая и что тут делаешь?
- А я Немира. - Она осторожно улыбнулась. - Живу на окраине леса и часто хожу сюда по ягоды. Каждую тропку тут знаю - веришь ли? А вчера сама не пойму, что случилось... пошла, как обычно, ягоды собирать да детям наказала, чтобы никого чужого в дом не впускали. Не заметила, как ноги меня в самую чащу принесли... а что дальше было - того не помню. - Рука ее, все еще лежащая на его руке, теплела, на щеках появлялся бледный пока румянец, в глазах - живой блеск, и от этого она стала еще красивее. И Воист бы любовался ею и радовался бы, что такая красавица сидит рядом с ним, почти в его объятиях, и улыбается ему - но сердце его грызла безысходная тоска, поэтому он почти не слышал ее голоса. - Отвези меня домой, добрый человек, - проговорила Немира кротко. - Нам бы только из чащи выбраться, а дальше я сама путь знаю, покажу.
Воист чуть тронул шпорами бока коня, и тот пошел легкой рысью. Спутница его замолчала, и Воисту показалось, что лучше бы она продолжала говорить, дабы хоть ненадолго заглушить голос его собственного сердца.
И она словно поняла это:
- Муж мой умер еще когда я дочку носила... Перекрывал крышу, да и упал, да и сломал себе шею... вот уже семь лет живу вдовой - как схоронила.
- Трудно, должно быть? - спросил Воист и почувствовал, как она кивнула.
- Трудно подчас бывает. Да я не жалуюсь. Сын у меня крепкий растет, дочь-помощница, да и мужа найти можно - был бы человек хороший.
За разговорами о повседневных делах Воист и не заметил, как они выехали из глуши в светлый перелесок, где деревья росли реже, и вдова заметно оживилась.
- Отсюда я знаю дорогу. Надо идти прямо налево и у бурелома еще раз влево повернуть - как раз и выйдем к моему дому.
Воист послушно направил коня куда она указала, и, не успела Немира рассказать о том, как привольно жилось ей у родителей, как вырос перед ними высотой в два человеческих роста бурелом.
- Сильно же здесь, должно быть, гроза разгулялась, - присвистнул Воист, и на лошади не достигающий середины стены из перекрученных, переломанных, переплетенных друг с другом в немыслимых объятиях стволов и веток.
- И не говори, - подхватила вдова. - Из дома выйти боялась, заперлась с детьми в погребе и сидела тихо, что твоя мышь. Так грохотало, так, что земля тряслась и изба ходуном ходила. Думала, и не выйти нам из того погреба - всех перебьет и следа не оставит... - И словоохотливая женщина снова пустилась в россказни о своем нелегком житье. Воист с легким сердцем тронул поводья, и конь пошел в обход бурелома влево, как и говорила Немира.
Вскоре лес поредел, а через несколько сотен шагов и закончился. Впереди простиралась холмистая местность, засаженная редкими деревьями. Под сенью одного из таких деревьев - старой высохшей сосны, которая выглядела так, словно лишь корни ее, сделанные из железа, не дают обвалиться, - приютился небольшой домик с соломенной крышей.
- Это мой! - Немира улыбалась, разрумянившаяся и веселая, и Воисту невольно передалась часть ее веселья. Губы сами собой растянулись в улыбке, память о страшном мстителе, преследующем его по пятам, на миг перестала терзать сердце. Спешившись, он помог Немире спуститься с лошади и уже собрался было вновь вскочить в седло, как женщина схватила его за руку: - Стой! Даже не отдохнешь с дороги! Ты меня в лесу подобрал, из чащи вывез, так дай хоть накормлю тебя!
Воист хотел было отказаться, но голод и жажда, бессонные ночи и душевные терзания - все внезапно обрушилось ему на плечи, придавило к земле, и так желанны оказались сейчас сытная еда, спокойный сон, понимание и сочувствие добрых людей.
Он привязал коня у старой сосны за домом; там же обнаружился небольшой двор, по которому важно ходили курицы и что-то клевали из рук мальчика лет десяти. К ограде была привязана коза, которую кормила семилетняя девочка, и Воист, увидев детей, о которых успела столько рассказать его невольная спутница, улыбнулся. Дети смущенно заулыбались в ответ, вряд ли видевшие за всю свою недолгую жизнь кого-либо, кроме матери.
- Сейчас воды тебе согрею, помоешься! - крикнула из дома Немира. - А потом за стол садиться будем.
Воист дал коню пить, десятилетний сынишка вдовы принес сена, а вскоре и сама Немира появилась из дому, неся два ведра, наполненных едва ли не до краев.
- Если еще вода понадобится, я согрею, - улыбнулась она, ставя ведра у его ног.
И Воист, принявший уже то, что теперь его отовсюду будут гнать как убийцу, в порыве благодарности, схватил ее руки и заговорил горячо, заглядывая ей в лицо с жадной и болезненной тоской:
- Спасибо, добрая женщина, что заботишься обо мне. Если бы ты только знала, кто я такой, ты бы прогнала меня со своего двора, как бешеного пса.
- Пустое. - Она улыбнулась, но как-то робко, неуверенно, словно ее смутили его слова. - Ты меня из лесу вывез, я плачу чем могу за твою доброту. Вымойся, Воист, да и будем вечерять. Я тебе одежду мужнину принесу.
А потом была горячая вода и чистая одежда, теплый дом и выскобленный деревянный стол, за которым сидели они с Немирой и дети, и казалось, что так было всегда, что это его жена, его сын и дочь, его дом и его двор, его лес рядом с избой, его куры и коза, его старая сосна и потемневшее от туч небо. Он бы охотился в лесу с луком и стрелами, ездил бы на торг с сыном, когда тот подрастет, учил его владеть мечом и копьем, седлать коня. Они с Немирой родили бы еще пятерых детей, и дом наполнился бы смехом и звонкими голосами, их род разросся бы, и уже не один домик в лесной глуши, но целое селение стояло бы здесь через несколько десятков лет. Мечты эти были недостижимы, но Воист с упорством, достойным лучшего применения, бередил ими душу, и было ему одновременно и сладко, и больно.
Когда настало время ложиться спать, дети взобрались на полати, хозяйка улеглась на скамью у стены, а гостю постелила в сенях. Воист устал и измотался, едва держался на ногах, но сон все не шел. За окнами постепенно темнело, конь во дворе едва слышно всхрапывал, видно, спал уже. Воисту жалко было его будить, но сегодня же ночью он должен был уехать из гостеприимного дома. Оставалось дождаться, пока уснут хозяева, по доброте ли, по недомыслию ли приютившие у себя преследуемого мстительным духом убийцу.
То ли задремал он, то ли так глубоко погрузился в свои мысли, что не заметил, как спустилась ночь, да только из сонного оцепенения вывело его испуганное ржание коня. Подхватившись со скамьи, Воист бросился к сложенному у стены оружию и схватился за меч. Против мрачного преследователя металл помочь не мог, но прохладная рукоять в ладони придавала уверенности. Если уж умирать - то как воин, не выпуская из рук оружия.
Несколько долгих, томительно долгих мгновений ничего не происходило, а потом в дверь с той стороны кто-то поскреб. Поскреб тихо, неуверенно, словно любопытствовал, тут ли хозяева, но от этого едва слышного звука у Воиста волосы на голове зашевелились. Воцарилась гнетущая тишина, затем по двери еще раз словно царапнули чьи-то когти - уже громче, увереннее. Зверь почуял добычу и не собирался уходить без его головы в зубах.
Горячий страх заполнил душу Воиста, он боялся не столько смерти, сколько того, какой она могла быть. Что станется с ним после того, как он откроет дверь и выйдет на крыльцо - а он выйдет, о противном и думать было нельзя. Обмирая от леденящего душу ужаса, Воист знал одно: войти в приютивший его дом он зверю не позволит.
По двери снова что-то заскребло, настойчиво и упорно, словно существо снаружи стремилось процарапать дверь и добраться до вожделенной добычи, таящейся за нею. Послышался вой, похожий на волчий, но никогда еще ночная песнь волков не заставляла сердце Воиста биться так часто.
Внезапно страх прошел, перегорел, исчез, вытек вместе с холодным потом, и душу заполнила отчаянная ярость, решимость человека, которому нечего больше терять и не за что бороться.
- Хочешь меня, бесплотное чудовище? - прошипел Воист, стискивая рукоять меча с такой силой, что пальцы почти утратили чувствительность. - Так получай.
И, преодолев два шага, отделяющие его от чудища, Воист резко распахнул дверь.
... что-то белое метнулось ему наперерез, толкнуло в грудь так, что воздух вышибло из легких, а перед глазами поплыли разноцветные круги. Отшатнувшись, кашляя и судорожно пытаясь сделать вдох, Воист видел краем глаза маленькую хозяйку, простоволосую, босую, в исподней льняной рубахе, крошечную и ничтожную перед ярящимся за дверью мраком. На какой-то миг ему показалось, что жадная темнота просто проглотит Немиру, как досадное препятствие, но внезапно маленькая белая женщина выросла, заполнив, чудилось, все помещение, голова ее касалась потолка, а руки напоминали крылья большой хищной птицы. Голос звучал, как боевой рог:
- Пойди от него! Пойди от него прочь, и ни крови, ни головы его не ищи!
И тьма ушла. Вздохнув, словно зверь, у которого отнял добычу более сильный противник, мрак отступил куда-то в чащу леса, и вместе с ним из сердца ушла тревога, а Немира стала снова обычной невысокой женщиной с растрепанными русыми волосами, босыми ногами и распахнутой на груди рубашкой. Поежившись от ночной прохлады, она закрыла дверь и обернулась к Воисту, смущенно придерживая отворот рубашки.
- Спи спокойно, дорогой гость. Теперь тебя никто не потревожит.
Многодневная усталость навалилась тяжелой ношей на грудь и плечи, голова пошла кругом, и Воист успел, кажется, только схватить Немиру в объятия и расцеловать жарко ее пылающее от смущения лицо прежде, чем рухнуть на скамью и забыться глубоким черным сном.
Проснулся он на рассвете, когда край неба еще только начинал алеть. С тех пор, как он поднял руку на побратима, Воист впервые видел рассвет, и на душе его стало необыкновенно легко, словно и не тяготело над ней более проклятия вечного скитания, словно приказ Немиры отогнал преследователя от него и запер на сто замков, которые страшный зверь и за тысячу лет не перегрызет.
Но нужно было уходить, и Воист, не желая длительных прощаний со спасшей ему жизнь женщиной, оделся, опоясался мечом и отвязал коня. Путь его лежал в лес, темнеющий неприступной громадой прямо перед ним. Красноглазая колдунья с медными волосами должна была помочь, а если не она - то как есть пропадать ему.
Теперь Воист не хотел пропадать. Веселая добродушная вдова вдохнула в него жажду жизни, и ему отчаянно хотелось вернуться в одинокий домик на холме, пасть ей в ноги и просить ее стать ему женой и его детям матерью. Он гнал коня с единой мыслью - умолить, уговорить, упросить лесную ведьму - угрозами ли, слезами ли - снять с него проклятие вечной бесцельной дороги. Сердце тяжело билось в груди, мысль металась то к радостной надежде, то к черному отчаянию, конь хрипел под ним, но Воист все стегал и стегал плетью взмыленные бока, сам не зная, куда он спешит и что ждет его в лесной чаще.
... В лесной чаще ждала избушка. Была она невысока и неказиста, не чета скромно убранному, но добротно сработанному дому Немиры. Надежда пополам с отчаянием снова захлестнули Воиста, он остановил коня, спешился и, подойдя к кособокой двери, постучал несколько раз. По раннему часу никто не отозвался, но у Воиста не было терпения ждать, и он крикнул в сердцах:
- Открывай, лесная ведьма, не то я разнесу твой дом по бревнышку!
На сей раз за дверью послышалось явное шевеление, и через несколько мгновений на пороге выросла высокая, выше Воиста едва ли не на голову, женщина в грубой рубахе из небеленого льна, с красными волосами и желтыми глазами хищной птицы.
- Чего тебе? - довольно неприветливо спросила старшая колдунья, и Воист, покаянно склонив голову, произнес:
- Избавь меня от преследователя, матушка. Виноват я, совершил убийство по злобе, поддался ярости, искуплю я вину, что пожелаешь отдам тебе. Хочешь - коня своего, хочешь - казну свою, хочешь - в кабалу к тебе пойду, только прогони зверя, что за мною идет, преследует меня, дышит в спину...
- Ты что за чушь городишь? - перебила его ведьма. - О каком звере говоришь?
- Что ж ты за колдунья, если не видишь следа, что тянется за мной! - воскликнул Воист зло. - Зверь бежит по кровавому следу! Куда ни пойду я - он туда же пойдет, потому что кровь на моих подошвах и копытах моего коня, ее не смыть и не стереть, ее чует зверь - и лижет, и идет за мною!
- Нет за тобой никакого следа, - в сердцах махнула рукой колдунья. - Чем будить меня ни свет ни заря, лучше бы вон с девкой покувыркался - говорят, это разум быстро очищает.
- Так что же, я безумен, по-твоему? - Кровь прихлынула к лицу, и Воист открыл было рот, чтобы выпустить вертевшиеся на языке дерзости, как ведьма, похоже, утратившая терпение, схватила его за плечи и грубо развернула лицом к лесу.
- Смотри, дурак, смотри, ну! Видишь ли?
Первые солнечные лучи озаряли лес, падая через кроны деревьев, играя на траве причудливыми бликами. Листва шелестела едва слышно, словно осторожно пробуждала лесных жителей от ночного сна. Легкий прохладный ветерок ерошил волосы, хотелось скинуть сапоги, стащить с себя всю одежду и бросить в траву, на мягкое зеленое покрывало, и закрыть глаза, и чувствовать, как солнце и ветер ласкают грудь и лицо...
- Нет, - наконец выдавил Воист.
- Я что-то тоже не вижу ни крови на твоих ногах, ни зверей никаких, тебя преследующих, - фыркнула ведьма. - Жениться тебе надо, чтобы о ерунде такой не думать. А раз отобрал ты чью-то жизнь - что уж поделать, всяко случается, - дай миру еще несколько жизней взамен, вот и будет тебе достойная плата. И не тревожь меня больше по пустякам!
Неказистая дверь с грохотом захлопнулась, оставив Воиста наедине с пробуждающимся лесом. Первые птахи уже начинали щебетать на ветвях, конь его с любопытством водил головой, словно ему в новинку были и песни их, и вид, и вообще весь этот мир, залитый солнцем и светом.
Воист, запрокинув голову к небесам, громко, беспечально расхохотался.
Так как деанон Фандомной Битвы уже свершился, ура-ура, выкладываю то единственное, что принесла в свою команду (ГП-фандом). Как водится, знакомые с фандомом поймут, не знакомые - не запомнят. ^^
В полгода ты лишь змееныш в руках у мага. В столетье ты подрастаешь и хочешь крови. А в тысячу лет тебе со всего размаха Меч в нёбо открытое всаживают герои.
Героев, конечно, чтят и оберегают, Им нет и нужды свирепо за жизнь бороться. Мальчишку того, мне помнится, звали Гарри, Бесстрашного и бесхитростного уродца.
Героев возносят с пола на пьедесталы, Возводят и до богов - увлеклись игрою, Герой не бывает злобным, больным и старым, Вот только быть чудищем значит не быть героем.
Все замерло: Том сжимает худые руки. Спят змеи, что путь из Комнаты сторожили. Все ждут, кто из нас собьется и на пол рухнет, Кто выйдет живым из схватки.
У земледельческих оседлых племен было большой удачей выдать дочь за кочевника. Считалось, он не станет изнурять женщину работой. Вероятно, потому, что земледелие требовало непосредственного женского участия, а вот пастухами во все времена были мужчины. Переводя на привычные рельсы: для земледельцев-трипольцев выдать дочь замуж за скотовода-индоевропейца считалось большой удачей.
Я пока еще не придумала, как это можно обыграть, но мысль хорошая. ^^
Помните, я хотела набраться храбрости и спросить Лебедева про индоевропейские двери? Так вот, привычная нам дверь на петлях появилась довольно поздно. До этого "тоже что-то было", мне даже предложили варианты:
а) вручную передвигаемая заслонка (я думаю, она могла быть сплетена из лозы и прутьев и обмазана глиной, потому что попробуй в одиночку сдвинуть заслонку из бревен, если ты хрупкая девушка и вышла во двор в кустики);
б) как в Древней Греции или на Древнем Востоке - врытый в землю кол, на котором закреплена дверь, вращающаяся вместе с колом (ближайший аналог - наши двери-вертушки).
В "Рубедо" оставлю заслонки, наверное.
***
Сегодня вечером, как обычно, рассказываю маме об учебном дне, мимоходом упоминаю двери, мама спрашивает:
- А преподавателю не стало любопытно, почему тебя интересуют двери? - Ну, не знаю, может, он решил, что я их заказать хочу. - Ну, если бы ты спрашивала про современные двери - еще куда ни шло. - А может, я их из бронзового века заказать хочу?
Эх... вот существовала бы служба доставки напрямую из прошлого...
Иногда мне думается вот о чем: когда я умру, Господь спросит меня: "Почему ты не рассказала историю Халиноми, не родила десятерых детей, не стала известнейшим автором исторических романов, не изобрела машину времени, не открыла частную школу для девушек-ариек всея Евразии?". А я отвечу Ему: "Потому, Господи, что враг Твой недремлющий, князь мира сего, создал Контакт и дайри".
***
Одногруппники сильно удивились, когда узнали, что мне двадцать лет. Один так и вовсе заявил: "Офигеть, выглядишь на пятнадцать". Приятно, чего уж там. ^^ В шутку сказала им, что все дело в правильном питании, полноценном сне и регулярных прогулках на свежем воздухе. Но вы не верьте: на самом деле фишка в мелком росте, отсутствии косметики и огромных глазах с выражением постоянного легкого шока.
А еще вспоминается, как бабушка давно-давно в шутку предсказала маленькой мне, что я выйду замуж в шестнадцать лет. А так как обещанный замуж пока не наступил, мне все еще пятнадцать. ^^
Хотела написать пост-нытье о том, что ах, похоже, порвались отношения с двумя хорошими сетевыми знакомыми, но тут SWORN написала маленький ободряющий комментарий и настроение поднялось. Поэтому вместо нытья будут вам анекдоты на историческую тематику.
А знаете ли вы, что во времена инквизиции существовала акция – приведи трех ведьм и получи крестик в подарок?
*** Англия, шестнадцатый век. Лондон. Тауэр. Камера пыток. Лозунг над дыбой - "Оттянись со вкусом!"
*** Историки установили: много тысяч лет назад древние китайцы попросили древних грузинов из племени церетели построить им такой маленький заборчик...
*** Киевская Русь и Новгородская Русь постоянно ссорились, потому что Киевская воровала дрова.
*** Моисей, сорок лет водя евреев по пустыне, хотел повторить подвиг Сусанина, но с евреями этот номер не прошел…
*** Новость: в одном из подмосковных подземелий найдена библиотека Ивана Грозного! Любопытные пометки нашли археологи на читательских формулярах: "Отрубить голову", "Посадить на кол", "Подождать - может, еще вернет книжечку"...
*** По "России" "Монгол" идет! – Опять? – А что, уже когда-то был? – Ага, в тринадцатом веке. Двести лет сериал шел.
*** При раскопках в Новгороде археологи выяснили, что древние новгородцы жили под землей, ходили лежа и выглядели как скелеты.
*** - Экономика в разрухе. Страна, кроме понтов, ничего не производит. Кругом казнокрадство. – Вовочка, хватит газеты читать, уроки учи! – А я и учу, нам задали гибель Римской империи.
*** Экскурсовод: - А вот, товарищи, стоянка древних людей! – А где их машины?
*** самый любимый ^^- Не представляю, как раньше люди без компов жили? Скукотища такая, небось, была. – Ну, да. Балы, дуэли, охота, ярмарки, кровавые репрессии, дворцовые перевороты. Прям заняться нечем было!
- Нужно понять, что для тебя самое важное в жизни, - говорил Валентин Николаевич, - и следовать этому, и работать на это, и быть счастливым. Потому что все остальное подтянется само, как только вы начнете не бесцельно блуждать, хватаясь то за одно, то за другое и ни в чем не находя смысла, а идти по одной дороге, пусть даже той, которая, по идее, никогда не должна закончиться. Так вот, включите воображение, дорогие мои, и представьте, что та дорога и есть самое важное.
Мое самое важное перетирает зерна между двумя камнями, смотрит в красное небо и вешает себе на шею ожерелье из кабаньих клыков. Самое важное приносит жертвы своим богам, имен которых я даже не знаю, подбрасывает дров в костер и недрогнувшей рукой переливает расплавленный металл в глиняную форму. Самое важное рисует, выдалбливает, вырезает на камне и сырой глине странные символы, о которых мы можем только догадываться, что они означают солнце, небо, деревья, землю; воспитывает огромный детский сад: шутка ли - по десять детей на каждого взрослого; засыпает отработанные шахты. Самое важное умеет натягивать лук, плести корзины, не пропускающие влагу, и отличать ядовитые травы от целебных. Самое важное четко знает, как устроен мир и кем был создан, знает, кто были его предки и где они теперь, и уж точно скажет, что ночью под твоими окнами воет волк-оборотень, а не ветер в ветвях деревьев.
Мое самое важное скалится из мрака столетий, приветственно машет рукой и зовет меня за собою...
Когда через четыре года я поеду по распределению и получу собственное жилье, обстановка в нем будет самая скромная, но непременным атрибутом станут застекленные или занавешенные полки, стоящие одна на другой или рядком по периметру комнаты. И все-все небольшие вещи будут храниться там. Потому что это муторно и долго - стирать пыль с маленьких хрупких статуэточек, боясь что-нибудь переломить или раскрошить. Куда веселее махать тряпкой по гладкой горизонтальной поверхности. ^^
А еще много места на этих полках будет отведено под мои рукописные работы. Так как, если меня не поджимает время, я все на свете записываю от руки (даже посты в дайри длиннее трех абзацев). Очень люблю доставать свои старые блокноты и тетради и перечитывать те из них, что были отведены под рассказы, повести, творческие заметки, личные дневники. Вот так сядешь, откроешь ящик - и зачитаешься часа на два.
P. S. Нет, я не боюсь, что родные или чужие люди из любопытства прочтут мои записи. Я с седьмого класса пыталась сделать свой почерк читаемым, но в случае необходимости, как закосневший слабовольный алкоголик, могу сорваться и вернуться к старому. ^^
1. Где вы обычно читаете? Везде, где есть десять минут свободного времени и место, чтобы пристроиться с книгой.
2. Книжная закладка или просто листок бумаги? Что под руку подвернется. Обычно календарик.
3. Вы можете остановиться во время чтения, или вам обязательно нужно дочитать до конца главы? До конца абзаца хотя бы.
4. Вы едите или пьете во время чтения? Если и пью, то по глотку в полчаса.
5. Телевизор или музыка во время чтения? Если только у кого-нибудь из родственников.
читать дальше6. По одной книге за раз или сразу несколько? Когда как. Обычно несколько.
7. Книга, которая перевернула ваше сознание, потрясла вас за последние два года. МГУшный учебник по языкознанию, раздел сравнительно-исторического языкознания. Он, можно сказать, подготовил почву для моего увлечения индоевропеистикой.
8. Читать вслух или про себя? Про себя. А вслух читаю только для Пушистика. Она до сих пор любит это дело, хотя все остальные в ужасе от моей дикции и скорости речи.
9. Пропускаете ли вы страницы во время чтения? Только когда пишу тему по истории.
10. Бережно ли вы читаете книги? Разумеется.
11. Вы пишете в книгах? Иногда. Если они мои или если никто не заметит. ^^
12. Какую книгу вы перечитывали несколько раз и могли бы с удовольствием перечитать еще? "Потерянный Рай" Мильтона, наверное.
13. Хотели бы вы написать свою собственную книгу и о чем? Ооо... я хотела бы стать самым известным и единственным в своем роде автором историко-мифологических романов об эпохах неолита и палеометалла в Европе. ^^
14. Какие книги вы предпочитаете - бумажные или электронные - и почему? Если художественные или художественно-публицистические - то в электронном виде. Их можно сбрасывать на читалку сотнями и везде таскать с собой. Если научная, научно-популярная или учебная литература - то бумажные. Ибо там много фотоматериалов, рисунков, ссылок, сносок, замаешься пролистывать страницы в электронной версии. Тем более что такие книги не читаются от корки до корки, а на моей читалке, опять же, нет функции оглавления.
15. А может быть, вы слушаете аудиокниги? Может быть, и слушаю.
16. Легко ли найти нужную книгу в вашей библиотеке, или поиски занимают длительное время? Так как вся моя библиотека собрана на жестком диске, я стараюсь по мере сил ее сортировать. Но все равно часто приходится пользоваться "Поиском".
17. Как вы выбираете новые книги для чтения? Я пока ничего не выбираю, у меня столько литературы помечено как "прочитай это уже, блин", что искать новое не вижу смысла. А если это новое само меня находит - делать нечего, оно пополняет мою библиотеку на жестком диске или на Лайвлибе и терпеливо ждет своего часа.
18. Часто ли вы пользуетесь советами друзей почитать какую-нибудь книгу, обращаете ли внимание на рекламные анонсы новых книг? На анонсы обращаю внимание. Если заинтересовала аннотация - добавлю в библиотеку.
19. Одалживаете ли книги знакомым и берете ли почитать? Не помню, чтобы одалживала, а вот почитать у Найэри брала много чего - в те далекие годы, когда еще не было нетбука и читалки.
20. Какие три книги вы возьмете с собой, если они станут единственными на протяжении одного года? Что-нибудь о праиндоевропейцах и трипольцах - серьезное и объемное. Так-то у меня все руки не доходят, а за год без другой литературы я волей-неволей начну читать что-то из этого.
21. Покупаете ли подержанные книги? Отдаете ли свои в букинист? Пока только в библиотеку отдавала. Из библиотек же беру. А покупать не приходилось пока.
Расскажи своим предкам, как тебе голодно, холодно и тяжело, и получи песню в подарок.
словаТвой телефон на несколько столетий ранее стал бы причиной самой кровопролитной резни...
Всегда в секунде от тебя любое знание, такая сила цивилизацию возведёт в зенит.
Судьба без боя тебе дарит буровую машину, когда все твои предки руками копали карьер,
Взгляды из прошлого в твою упираются спину, ждут, что же ты будешь делать на самом острие.
Попробуй вообразить, это в основу ляжет, они тогда ещё не знали, что Земля не плоская,
Для них ты полубог, сжимающий в руках гаджет, выход на целый мир, экрана световая полоска.
Ты будто бы посланец им, небесный слиток, просто представь это себе на миг, хотя бы скользом. Они хотели бы как ты, но не могли так, теперь способен ли прожить, божественное не используя.
В сети одна чернуха отравляет моё сердце, а если не верещать и приглядеться: Архивы государств, империй, инфоресурсы, навыки в миллиардах серий, видеокурсы. За всю историю обывателям вроде нас не было доступа к таким сокровищам, как сейчас, Веками читать не умевшей нашей родне, расскажешь, как ты выживал в России, на самом дне.
Самый важный элемент, определяющий национальность человека, - его самосознание. Если русский считает себя китайцем и смотрит на мир как китаец, никакая ДНК не докажет ему, что он русский. Я - арийка. Мой народ живет на огромных территориях от Соединенных Штатов на западе до Амура на востоке. И мне одинаково страшно и когда страдает Россия, и когда сходит с ума Европа.
Я хотела бы сказать, что ты будешь жив, Кочевавший по Евразии прадед мой, Только вот покрыла ржавчина все ножи, А пальто в шкафу давно уже съела моль.
Я сказала бы, что крепок твой род и дом, Стены дальнего Китая не столь крепки. Только стал противно теплым мой чай со льдом, И скрывать больную истину не с руки:
Разложившись в изобилье, ты станешь слаб, Словно вол, что, не работая, ест и пьет. И земля, что в веке меди тебя спасла, В век бетона и пластмассы тебя убьет.
Прикрываясь твоим именем, как щитом, Поведет немецкий фюрер свою войну. И потомки, не задумавшись, кто есть кто, Вас обоих без стеснения проклянут.
Сыновья твои ослабнут и, бей не бей, Станут дочери отсасывать за айпад. Похвалятся, мол, сломали хребет судьбе, Не поняв, что им сломала хребет судьба.
Я хотела бы сказать, что ты будешь жив В наших детях - крепок, молод, силен, един. Но детей у нас все меньше - и мы дрожим... В общем, если вдруг проснешься, - Приди.