Подсмотрела у Тень Черного Зверя. Зелье для души: список тем, идей, понятий, которые питают, вдохновляют, дают вам силы. В моем случае еще и даруют утешение и покой и просто отзываются глубоко в душе.

ингредиенты- кошки
- природа средней полосы
- космос
- Африка
- наемники и конкистадоры
- талисманы на удачу
- дочеловеческие эпохи
- каменный и медный века
- золото и багрянец
- Солнце
- вулканы
- фрукты
- танец
- музыка и песни
- рукоделие
- Древний Восток
- силы природы — на Земле и в космосе
- габаритная техника и сооружения
- торжественность и блеск, масштабность и великолепие

С одной стороны, чем больше знаешь — тем ярче жизнь, а с другой — теряется удовольствие от многих вещей, которые раньше зашли бы как родные.

Я сегодня подумала: какая же я нудная. Ведь красивая песня у Флер — "Колыбельная Солнцу", а я даже к ней умудрилась прикопаться.

Точнее к главной ее фразе: "Солнце, мне кажется, ты устало светить".

Эм... звезда не может устать светить. И не потому, что не чувствует усталости, нет, к одушевлению неживых предметов я всегда отношусь очень тепло, а потому что свечение — побочное следствие, так сказать, жизнедеятельности звезды, тех ядерных реакций, которые в ней происходят.

Я уже писала два года назад:

... никакая звезда в расцвете сил не синтезирует тяжелые элементы — зачем, если есть водород, сжигать который куда легче? Только исчерпав запасы водорода, сначала в ядре, а потом в оболочке, почуяв неумолимое давление гравитации (которая не давала о себе знать до поры, но всегда была рядом), звезда не имеет другого выхода, кроме как начать сжигать то, что у нее осталось — гелий (в который превратился израсходованный водород). Это тяжелее, и такой отсрочки хватает ненадолго, но из гелия получаются углерод и кислород, и, если звезда может, она сжигает их. И так продолжается до тех пор, пока звезда, наконец, не сдастся, пока элементы, синтезированные внутри нее, не окажутся слишком тяжелы, чтобы сталкивать их ядра и продолжать поддерживать жизнь. Тогда гравитация побеждает.

Так что устала звезда, не устала, хочешь жить — умей вертеться. Фраза "мне кажется, ты устало светить" звучит как "мне кажется, ты устало жить ету жизнь, можешь выпилиться, я пока на стреме постою".

Это все, что вам нужно было знать о моем умении наслаждаться искусством.

Как-то прочитала у подруги, что иногда любимые персонажи как будто выходят за границы своих произведений и влияют на тебя даже когда само произведение влиять перестает.

Так случилось и с Шичининтай. Вчера я посмотрела несколько серий "Инуяши" (не из арки), и мой мозг отреагировал на главных героев так: о, это те чуваки, которые были в арке! Правда, надо сказать, что "Инуяшу" я люблю и безотносительно Шичининтай, эта история настолько моя, что смотреть ее уютно и тепло, хотя иногда скучновато — то ли потому, что пятый раз пересматриваю, то ли как раз из-за тепла и уюта.

Отделить Шичининтай от их канона мне помогла аудиодрама, где действие происходит в Аду, вне времени, вне пространства, где смешались все эпохи и вагон щепотка бреда. Именно тогда я поняла, что такие люди могут жить везде: в любом времени, в любой стране. Я знаю, каковы бы они были в СНГ наших дней: я вижу это настолько ясно, что могу даже сказать, как относились к ним учителя в школе. Недавно я подумала, что в эпоху Второй мировой войны, доведись Шичининтай в ней участвовать, они скорее всего принадлежали бы к той части вермахта, которая набиралась из покоренных или союзных народов Европы. Были бы какими-нибудь венграми или румынами, творили бы бесчинства, пугая даже немцев, в итоге немцы решили бы от греха подальше сгубить их в гнилом болоте в полесской глуши и сказать, что так и было.

Конечно, со временем я должна была задуматься, каковы были бы Шичининтай, если бы родились в моем мире (в том, о котором я рассказываю под тегом "огни Магацета", во времена условной поздней античности, о которых я пишу чаще всего. И вот что мне надумалось...

читать дальшеБанкотсу внешне очень похож на суатрийца, полагаю, в Суари бы он и родился. Где-нибудь в Восточном Лаурадамане, у женщины из варварского племени, кочевавшего между морем и собственно суатрийскими владениями. Мать его, однако, не кочевала, а жила оседло: благо, у нее были на то средства. Ее любовник, весьма состоятельный торговец, исправно одаривал ее, и она ни в чем не нуждалась. От него она имела сына и нескольких дочерей, и, хотя не влилась полностью в суатрийское общество и какая-нибудь злобная старуха могла обозвать ее детей "варварским отродьем", в целом, у них было достаточно друзей и их никто не задирал. В отличие от Банкотсу-из-феодальной-Японии, у этого не было бы эвакуации и жизни по домам родственников. Полагаю, он до совершеннолетия жил с матерью, а потом ушел из дома воевать и искать удачи.

Ренкотсу родился в Вертолии или Тардиоле и рано осиротел. Его взял на воспитание воин или чиновник среднего ранга. Тут важно сказать: не усыновил, а именно взял на воспитание. Этот обычай заведен среди аристократии: воспитывать талантливых сирот с тем, чтобы они затем служили дому своего детства. В доме своего благодетеля Ренкотсу обучался грамоте, географии, математике, естествознанию и военному делу. Лет в восемнадцать он отправился в императорский домен, где получил военное образование на средства своих благодетелей... а затем не вернулся к ним, оставшись в Лидетци. К успеху парень шел. Полагаю, в Лидетци в полной мере смогли раскрыться его выдающиеся таланты, изобретательский дар и пытливый ум.

Именно в Лидетци он и познакомился с Гинкотсу, закаленным в боях ветераном, урожденным войхола, который, отстранившись от битв, обучал теперь сыновей какой-то местной титулованной особы. Мужчины войхола часто служат наемниками в войсках имперских владык, потому как родина их слишком мала, чтобы вместить такое огромное население. Так и Гинкотсу пошел по стопам многих и многих из своего народа. Войны не пощадили его: когда Ренкотсу познакомился с ним, вместо левой руки у Гинкотсу был металлический протез, и ладно бы просто протез, но целый механизм: и оружие, и грузоподъемник, и все внутри небольшой, в общем, конструкции. Разумеется, Ренкотсу это заинтересовало, с этого и началась их дружба. Гинкотсу вскоре привязался к новому другу, потому как не имел в Лидетци товарищей — то ли благодаря неприглядному обличию, то ли из природной нелюдимости.

Джакотсу родился в Галайтане и еще ребенком был продан родителями в Вертолию или Тардиолу. В доме хозяев его, впрочем, любили. Лицом он походил на девочку и нрава был веселого и живого. Не скажу насчет любовных утех, но я вполне могу представить, как пение Джакотсу услаждало слух его хозяина — и на праздниках, когда голос его несся над многосотенной толпой, и наедине, в полутемном покое, когда свет ламп мягко касался его лица. Джакотсу, тем не менее, был жестоким и умным человеком, а кроме того, подвижным, как ртуть. Через несколько лет такая жизнь наскучила ему и, поскольку хозяева и гости щедро одаривали его, у него достало средств, чтобы уйти из дома.

Мукотсу определенно родился в Суари! И это не стереотип "что ни отравитель — то суатриец", хотя да, это он. В "Инуяше" Мукотсу его премудрому ремеслу обучала мать (по крайней мере, такую версию выдвинули авторы американского дубляжа), здесь же, полагаю, он черпал знания из самых разнообразных источников. Трудно сказать, умел ли он читать, но, если да, возможности перед ним открывались и вправду безграничные. Я вижу его дом: глиняное жилище на людной улице. Чтобы забраться туда, нужно было преодолеть глиняную же лестницу, идущую по боковой стене. Там, над улицей, и жил Мукотсу, там же хранились его травы и посуда, в которой он готовил свои зелья. Слава о нем в городе и окрестностях летела из уст в уста, и люди приходили к нему: кто за обычной настойкой от мигрени, а кто и за чем посерьезнее. Чаще, конечно, приходили женщины, и, полагаю, Мукотсу пытался подкатывать к ним, зачастую используя не самые честные приемы. Трудно сказать, обломилось ли ему что-нибудь, но, как бы то ни было, славы насильника за ним не закрепилось. Так что, если он и принуждал женщин к близости, то делал это скорее шантажом, чем силой. Никому ведь не хочется огласки своих похождений: ну как слухи дойдут до того, кому собирались подмешать яд? Почему же Мукотсу, так хорошо устроившийся на родине, решил бросить ее и податься в Лидетци, где и познакомился с остальными Шичининтай? Полагаю, тут могло быть два варианта:

1. Решив, что его умения достойны куда большего признания, чем он имел, Мукотсу отправился в императорский домен, рассчитывая обрести там известность, а с ней — богатство и женщин.
2. Он спасался от преследования могущественного человека, которому его бизнес стал поперек горла, или который (едва не) сделался жертвой его зелий, или чью жену он по недоразумению трахнул.

Кёкотсу происходил из областей средней полосы. Возможно, из Саярна, хотя с тем же успехом это могли быть Вертолия, Тардиола или другое государство из тех, которых я пока не знаю. Жил он, однако, в Лидетци (возможно, был продан туда). Полагаю, его после прибытия в императорский домен купил Мукотсу с тем, чтобы этот громила стал его охранником. Если Мукотсу и вправду спасался от преследования могущественного человека, ему точно не помешал бы страж, а если просто приехал себя показать — что ж, кому-то же нужно было таскать его вещи. Кёкотсу был из тех, кто разрывает быка голыми руками, ест в три желудка и пьет в три глотки. Вести с ним длительные дискуссии по философским вопросам Мукотсу тоже не удалось бы: Кёкотсу был человек простой, если не сказать примитивный. Впрочем, глупым я бы его не назвала. По крайней мере, тайны своего хозяина он хранил надежно.

Откуда происходил Суикотсу, я не знаю и думаю, что он сам не стремился об этом упоминать. Некогда он был женат на миассийке, нежной и прекрасной, с густыми черными волосами, вьющимися крупными кольцами. Счастье его разрушилось в тот миг, когда он застал жену с любовником и в припадке гнева убил обоих. Трудно сказать, был ли то и вправду любовник или какой-то ее родственник, ему неизвестный, они вряд ли успели что-то объяснить. После этого, спасаясь от грызущей боли, Суикотсу покинул дом и отправился в Ласс — порубежье Империи на самом краю Дикого Поля. Там, среди непритязательных земледельцев и беглых преступников, в постоянных стычках с лаорцами, он силился забыть свое горе и прежнюю жизнь свою и был так свиреп, что вскоре даже не отличающиеся кротким нравом жители Ласса стали относиться к нему с почтительным трепетом. У знакомства Суикотсу с остальными Шичининтай также есть два варианта:

1. Слава о нем дошла до Императора, который так или иначе интересовался тем, что происходит в Лассе, ведь то был его основной порубежный пункт на границе с Лаором. Узнав о выдающемся воине, Император пригласил его в столицу и предложил примкнуть к войску, отправляющемуся в большой поход на восток. Именно там, в Лидетци, Суикотсу и познакомился с Шичининтай.
2. Они познакомились, когда войско Императора проходило через Ласс перед вторжением в Лаор.

Таковы наемники Шичининтай в реалиях моей вселенной, и, конечно, звались бы они не Шичининтай, и личные имена их были бы не японскими, а в соответствии с языками тех областей, где они родились или выросли.

Вскоре после лаорских походов Император или другая титулованная особа императорского домена использовали их против суатрийских владык в годы восстания князя Иницара. Именно во время этой кампании Шичининтай попали в плен к одному из тех самых суатрийских владык, потому что, как ни велика была сила их оружия, противостоять колдовству они не могли. Я сейчас не берусь сказать, был ли их пленителем сам Иницар, потому что он в этой кампании тоже был пленником Императора пять или семь лет и вряд ли мог вести боевые действия. Но так как против Лидетци поднялась вся область Суари, пленить Шичининтай мог любой из ее князей, хотя бы тесть Иницара из Восточного Лаурадамана.

Как бы то ни было, захвативший их князь обращался с ними учтиво, и приблизил к себе, и щедро одаривал за каждую битву, в которую они вступали на его стороне. За время их плена Шичининтай, благодаря их таланту и своеобразному обаянию, сделались любимцами князя и его семейства и, возможно, князь даже тосковал, разлучаясь с ними. Тем не менее, это был один из тех случаев, когда возникшая в неволе дружба продолжается на свободе, и князь нередко приглашал Шичининтай гостить у него, и они чаще всего соглашались. Дав князю слово больше не наниматься против него, они снова обратились в сторону Лаора, и именно лаорскими походами сделались известны.

О смерти их и наследии я ничего не знаю.

Уж больно мне нравится эта история. Может, если не романа, то серии рассказов она всяко заслуживает.

Вроде тут все уже знают, что под тегом "огни Магацета" я пишу о своем фантастическом мире (ну, об одном из них, который лучше всего проработан за последние шесть лет).

Сначала я хотела дать этому тегу другое название, я не любитель отвлеченных и художественных выражений, мне важно, чтобы было понятно и просто. Но не назовешь же "мой мир" — возникнет еще большая путаница, а официального названия у мира нет (и не будет, потому что самоназвание мира — вещь в большинстве случаев глупая и неестественная).

Магацет — это не название мира, это всего лишь небольшое предместье не особо значимого города, и мне просто понравилось слово. "Огни Магацета никогда не гаснут" — так стали говорить об этом месте, когда царица Йанга построила там сокровищницу, охраняемую круглые сутки.

Но сейчас мне подумалось о других огнях. Мне представилась картина — широкое полотно неведомого живописца — на котором изображены самые первые огни Магацета. Множество костров разбросано по предместью. Вокруг костров сидят люди — это наемники войхола, войско царицы Йанги. На много верст вглубь полотна уходит вереница огней. У одного из них лежит, свернувшись калачиком, обнаженная до пояса женщина. Каждый позвонок ее хребта выдается над кожей рогом, создавая вместе с другими причудливый костяной гребень на спине. Локти также украшены острыми длинными костями. Это Ганнур, рабыня царицы Йанги, она происходит из немногочисленного народа, скрывающегося в лесах.

Войхола верят, что Небесный Отец слушает ее и что ей легче дозваться до него, чем любому из них. Суеверные, они не обижают Ганнур и относятся дружелюбно и ласково.

Вероятно, они неправы, и слова Ганнур доходят до небес не скорее, чем слова любого человека на земле. Но не пройдет и трех лет, как маленькая рабыня совершит невозможное и выведет многотысячное войско из ловушки.

Сегодня я внезапно задумалась вот о чем (да, больше года меня этот вопрос не парил, а сегодня как вштырило). Я писала "Год Кошки", опираясь на канон "Инуяши", и, хотя эту историю можно читать и не зная "Инуяши", я показала в образах Шичининтай далеко не все, что есть в первоисточнике. Из "Года Кошки" нельзя понять, что Суикотсу тяжело болен или что Мукотсу падок до женщин. Много чего нельзя понять.

Но можно ли понять главное? Я сегодня задумалась: видно ли из истории тем, кто никогда не смотрел "Инуяшу", что Шичининтай, мягко скажем, не лучшие люди? Видно ли, что они жестоки, самодовольны, жадны, грубы, необразованы, мстительны? Мне почему-то стало очень важно, чтобы это было видно. Более того, это важно мне и в отношении других героев, безотносительно Шичининтай.

Видит ли читатель, что герой горделив, ленив, лжив, слабоволен, глуп, жесток, злораден или все это вместе? Если в герое есть неприятная черта, я обращу на нее внимание, любой изъян назову изъяном, любой порок высвечу. Я назову отвратительными и ужасными все черты и поступки, которые теоретически можно так назвать.

Почему я все это делаю и почему мне это так важно? Потому что в моих историях уже очень давно нет отрицательных персонажей. Все они правы, все они прекрасны, все они мне дороги, думаю, вы, читая мои истории, это чувствуете. Даже Котояма, простите, кто его не любит. Я думаю, если бы он был чуть более рассудителен, не пошел на поводу у гордыни и отдал бы Мадоку Шичининтай, то счастливо жил бы с Амайей и все у него было бы хорошо. И поскольку все они прекрасны и горячо мной любимы, я хочу показать, что, дабы заслужить благосклонность и любовь, необязательно быть без страха и упрека. Можно быть наглухо отбитым ублюдком, но если в тебе видна хоть капля божественного света, с тобой все хорошо.

Сегодня на улице к нам с подругой подошла какая-то женщина и спросила, есть ли нам по восемнадцать. Как оказалось, она хотела поговорить о политике и грядущих выборах.

Что же в этом примечательного, спросите вы? А то, что, по мнению рандомной женщины с улицы, я выгляжу на десять лет моложе реального возраста. Косметосик! Всё было не зря!

Одно из самых тяжелых воспоминаний моего отрочества и ранней юности — это жизнь по чужим домам. Горечь его отзывается по сей день: когда я вижу фотографии деревенских участков, красот сельской природы, внутреннего убранства домов.

У белорусской части моей семьи никогда не было ни дачи, ни дома в деревне, а потому весь опыт жизни в таких местах я получила в чужих семьях. И если вам кажется, что это какая-то ерунда, вспомните мировое культурное наследние и песни девиц, выходящих замуж. Даже если у них никого не было на примете и жених был человек адекватный, замужество все равно почиталось и за горе тоже, потому что женщине предстояло жить среди чужих людей.

Так и мы с сестрой каждое лето, с тех пор как нам исполнилось по одиннадцать-двенадцать лет, проводили по несколько недель у дальних родственников, у друзей родственников, у друзей друзей родственников и далее по списку. Эту порочную практику развивал наш отец, и прекратилась она только когда мы закончили школу. Впрочем, и после этого мне доводилось несколько раз жить в чужих домах, и это были не самые приятные периоды моей жизни.

Конечно, никто нас там не бил и не издевался над нами. Но некая стесненность все равно оставалась. Говорить с хозяевами нужно было подбирая слова, в своем времени мы тоже не всегда были властны, потому что хозяева могли нагрузить нас работой (а потом еще и отчитать, что плохо выполнили), о простых вещах вроде попить воды или помыться нужно было просить, да и то когда хозяева не заняты. Если наш отец считал, что так выглядит подходящий летний отдых для двух школьниц, наверное, он ошибся. Даже уходя гулять в поле или в лес и бродя вне дома, я не была полностью счастлива: ведь после прогулки нужно было возвращаться.

После моей собственной неудачной поездки в гости к подруге, где на меня забили болт и оставили один на один с чужими людьми, пока подруга занималась своими делами, я надолго зареклась ездить к кому-нибудь в гости, и только прекрасный мой отдых в Башкирии два года назад изгладил из души страх снова к кому-нибудь отправиться.

Когда я думала о том, какой жизнью должен был жить Банкотсу до Шичининтай, чтобы в нем накопилось столько обиды на мир и желания сверхчеловеческого могущества, мне даже долго думать не пришлось. Если отбросить патетические версии о прибитых к потолку игрушках и убитых на глазах ребенка родителях, получалась простенькая, но оттого не менее тоскливая история: мать отправила детей в эвакуацию, из которой они не вернулись, проведя оставшуюся часть детства в доме дальней родни. После такого, я уверена, кто угодно захочет стать великим воином и получить демоническую силу, лишь бы никогда больше не становиться жертвой обстоятельств.

Даже сейчас, когда я уже взрослый человек с деньгами, когда я могу уехать когда и откуда угодно, когда могу по собственной воле отказаться от госпитализации или любых иных вещей, которые предполагают совместный быт с чужими людьми, эта тоска до сих пор давит на меня. Недавно я нашла чудесную музыкальную группу из Прибалтики, и одна их композиция была так красива, что мне представился сиреневый вечер в селе, и стена леса, теряющаяся в тумане, и просторное поле с редкими кустами, раскинувшееся насколько хватает глаз. Это была прекрасная картина, но вместе с тем я ощутила тоску: ведь все подобные прекрасные картины я в реальности могла наблюдать только когда жила в чужих семьях, и связь природы и сельской жизни с чужим домом крепко закрепилась в моей голове.

Тем не менее, я не унываю и, наверное, принимаю эту тоску как должное. Я уверена, что стоит мне стать в деревенском доме единоличной хозяйкой или делить быт с очень близкими людьми, как дурные воспоминания постепенно сотрутся из памяти.

# Как-то я шутила, что средневековая японская косметика даст фору любой современной в плане стойкости. Вон Джакотсу в каноне пьет, облизывает губы, кашляет кровью, вытирается лицом о мех и чего только не делает — помада хоть бы смазалась.

Но что Джакотсу! Я вспомнила, как Инуяша подарил Кикио помаду своей матушки, которая, на секунду, скончалась полтора века назад. И помадой еще вполне можно было пользоваться. Я понимаю, что там, скорее всего, минеральный пигмент, который не так просто приходит в негодность, но полтора века, Карл!

Японская средневековая косметика имела в виду сроки годности и твою мицеллярку.

# Даже не знаю, как начать, потому извините, если получится сумбурно.

Я поняла, что завидовать могу только тем, с кем имею достаточно сходства. И не душевного, а вполне себе демографического: пол и возраст. Если успеха добивается мужчина или женщина намного старше меня, мне кажется, будто так и должно быть, они молодцы, вызывают восхищение или уважение и вдохновляют своим примером. Но если женщина моего возраста имеет то, что я хотела бы иметь, в голове возникает непрошенное "так, стоп, а я".

Я как-то писала, что прежняя героиня моих историй с Шичининтай — госпожа Хирадо Маро — во многом обладала мужским характером. И один из признаков этого мужского характера — что к Шичининтай она испытывала нечто вроде зависти.

Мадока — дело другое. Ей и в голову не пришло бы хоть в какой-то мере сопоставить себя с Шичининтай. Им было настолько нечего делить, что и поводов для зависти не нашлось бы.

Сейчас мне ближе отношение Мадоки, мне и в голову не приходит завидовать мужчинам. Но нет-нет, да и проскользнет мысль: десять лет прошло с той поры, как я впервые посмотрела "Инуяшу", и все эти десять лет я вспоминала иногда, что стала старше еще одного из Шичининтай. Но если они умудрились в семнадцать-двадцать-двадцать пять лет вместить целую жизнь, то я в свои двадцать шесть жить как будто даже не начала.

Хочу поделиться этой историей, но тому, кто скажет "пиши", я обглодаю лицо. ^^


читать дальшеВ прошлом посте я писала, что единственной женщиной канона, с которой я могла бы в фанфике свести Шичининтай, была Изаёй. Вчера я пересмотрела те несчастные полторы серии, где она появляется, а сегодня почитала немного об эпохе, в которую она жила, и подумала вот что.

Почему бы Шичининтай не родиться не в шестнадцатом веке, а в четырнадцатом, чтобы их взрослость пришлась на так называемый период Намбокутё, когда тоже хватало любителей погрызть друг другу глотки за землю. Конечно, это не Сенгоку, где даже крестьяне на полях работали вооруженные, но ведь много не надо человеку, чтобы отправиться на войну наемником — достаточно, чтобы политических центров в стране было больше одного.

И вот, прославившись своей разрушительной силой, эти ребята заслужили фактически канонную расправу.

... А теперь смотрим на Изаёй. Инуяша говорил, что родился "в изоляции и бедности" (уууу, карантинненько), в то время как в его детских воспоминаниях фигурирует богатый замок и мать в шелках. В то же время в фильме "Меч, покоряющий мир" Изаёй после родов спасается бегством из павшего замка, и видно, что она смотрит на пожарище из леса, и у нее с собой только простое кимоно, что на ней, плащ из меха огненной крысы и ребенок на руках. Как одинокая женщина с грудным ребенком, оставшись без средств к существованию, раздетая, босая, смогла пешком добраться до родительского дома через весьма неспокойную страну? А я думаю, что она жила с Инуяшей именно в замке своего отца, потому что вряд ли впоследствии вышла замуж.

Определенно ей должен был кто-то помочь. А Шичининтай в моих сюжетах, так уж вышло, выполняют роль фольклорного "волшебного помощника".

Полагаю, чтобы не откинуть коньки с голоду, Изаёй пришла в первую попавшуюся деревню и попросила помощи.

Предположим, эта первая попавшаяся деревня была в горах (что логично, потому что сборщик податей, увезший Изаёй, скорее всего запер ее в горном замке подальше от людей, чтобы ее особо не искали и чтобы его встрече с Тогой никто не помешал). Вот эта-та горная деревушка и стала одной из тех, что прошли Шичининтай, спасаясь от союзных войск и "уничтожая все на своем пути". Понятно, что Изаёй не выбежала к ним с радостными криками, полагаю, она так же, как любой нормальный человек, пыталась укрыться от напасти и укрыть маленького сына. Но впоследствии, если бы выбралась из своего укрытия и увидела Шичининтай, которые были к тому времени похожи на загнанных животных, измученных, ожесточившихся сверх меры от усталости и боли, в ней могло проснуться сострадание. В конце концов, она была очень доброй женщиной.

Не думаю, что с ребенком-полудемоном она жила бы среди самих крестьян, ее быстро бы подвергли остракизму. Но, вероятно, Изаёй могла поселиться в каком-нибудь заброшенном доме или даже тайном гроте неподалеку от села, куда местные особо не ходили и где она могла помочь Шичининтай укрыться и дать их преследователям блуждать бесцельно.

Шичининтай, даром что те еще ублюдки, не настолько неадекватны, чтобы не быть благодарными за собственное спасение. В конце концов, когда они отдохнули и залечили раны, Банкотсу спросил Изаёй, чего она хочет. И она естественно сказала, что хочет вернуться в родительский дом.

И они отправились.

И знаете... возможно, я слишком люблю Изаёй и думаю, что время, проведенное с ней, было бы наполнено теплом и нежностью. И, возможно, я слишком люблю Шичининтай и думаю, что время проведенное с ними, было бы наполнено легкостью и радостью жизни. Но мне кажется, что им было хорошо друг с другом. Шичининтай совершенно не волновала природа ее дитяти, а только того несчастной матери и было нужно.

Я вижу, как Джакотсу с любопытством рассматривает маленького Инуяшу (боже, Джакотсу, знал бы ты, что творил с ним взрослым в каноне...) и отдает младенцу глянувшуюся тому шпильку с бабочками, и темные волосы его, влажные от оседавшего на них снега, укрывают плечи.

Я вижу, как Гинкотсу ужасной своей рукой, способной крошить горную породу, переносит Изаёй с младенцем через ручей — не задев и волоска, как кошки нежно сжимают клыками загривки детенышей.

Я вижу, как Изаёй, утоляя праздное любопытство Банкотсу, учит его писать его собственное имя, и водит его рукой, и как он вздыхает с досадой, мол, это бесполезно, я не могу сосредоточиться.

Я вижу, как Мукотсу, расстроенный отказом очередной красавицы из города, где они остановились, тоскует в одиночестве, и как Изаёй садится рядом и говорит, что вовсе не всякая женщина готова бежать, только увидев его лицо, она вот, например, не готова — и дарит ему цветок.

В конце концов, они все же добираются до места назначения, и прощаться не хочется, или скорее хочется не навсегда, и Изаёй представляет Шичининтай своему отцу (или брату, или кто там был главой семьи) и говорит: вот люди, помогшие мне и моему сыну вернуться домой. И хотя отец ее не в восторге от факта существования Инуяши, или скорее от природы его, он оказывает Шичининтай теплый прием, и награждает их, и, будучи князем ушлым и не привыкшим упускать удачу, приглашает наемников остаться у него на службе еще не несколько месяцев, а там, мол, видно будет. А дочери говорит: можешь, мол, справляться о самочувствии наших гостей (читай: тусить с ними безлимитно, только домой приходи в десять).

В конце концов, сбыть ее подороже не получится: она вдова, тем более с ребенком-полудемоном, так почему бы не использовать уже сложившуюся дружбу ее с Шичининтай, одареннейшими среди воинов эпохи. Такой союзник принесет немалую пользу, и бояться их князю не следует — по крайней мере, до тех пор, пока они очарованы его дочерью.

А там, глядишь...

Все собираюсь написать о том, что составляет сейчас мою жизнь, и все откладываю. Может, думаю, что это не особо интересно, может, просто ленюсь. Но, если вдруг вы хотели знать, как у меня дела, вот.

Работа. Я стала тем чуваком, который работает на двух работах фактически без выходных. На обеих я корректор, обе работы удаленные, оба работодателя из России: основная компания — в Москве, подработка — в Санкт-Петербурге. Жить в Беларуси с московской зарплатой, пусть не слишком высокой, весьма неплохо. В какой-то момент я поняла, что даже покупка нового смартфона пройдет для моего бюджета бесследно, никогда не думала, что доживу до такого. Обе работы мне нравятся, но — это важно! — именно как работы. Не как призвание, не как дело всей жизни, просто как занятие, в котором я разбираюсь, которое выполняю хорошо и за которое не стыжусь брать деньги. Я безмерно благодарна судьбе за эту возможность, потому что все еще помню свое отчаяние полугодовой давности, когда уволилась из школы и нигде не могла найти работу, которая не приносила бы мне боли. Собственно, обе мои работы являются для меня фактически единственным источником образования: помимо них, я совсем ничего не читаю и мало что смотрю. Зато уж на основной работе задания бывают самые разные, и чего я только не навидалась. И аттестаты и дипломы разных стран, и законы всевозможных тематик, и безграмотные письма мамочек о том, как их дитя покушало и покакало, и медицинские выписки, и письма послов к Путину, и рассчеты испарения нефти из открытых и закрытых резервуаров, и послание американского ученого в Росатом... Я работаю так уже полгода и до сих пор не захотела сбежать, на мой взгляд, это отличный результат.

Косметика. Косметику я выбираю по составу. Тут надо сказать, что я не из тех поборников органики, которые считают парабены виновными во всех бедах человечества, хотя есть компоненты, которых я не хотела бы видеть в своем уходе (некоторые из них весьма популярны и считаются очень эффективными, так что речь идет не об одних лишь простых спиртах и минеральном масле). Но дело не только в этом. Я читаю состав — и если он ложится мне на душу, если по прочтении в моей голове вырисовывается какой-то образ, если я понимаю, что здесь для чего, и все складывается в цельную картину, скорее всего, я куплю это средство. Бывает, что состав объективно хорош, но вовсе не вдохновляет меня, и сказать заранее, какие составы лягут мне на душу, а какие — нет, я не могу. Это зависит и от потребностей кожи, и от того, чего пожелает в эту минуту левая пятка. Но, как я уже писала зимой, почти весь мой уход состоит из белорусской и российской косметики. Есть немного польской, и на этом, пожалуй, все. Даже корейские средства меня почему-то не вдохновляют. Я лучше дождусь, когда белорусы сделают собственную интерпретацию с новым хайповым ингредиентом, и куплю ее.

Патриотизм. В какой-то момент я шла по улице и думала, что вот сейчас приду домой, залезу в интернет и буду смотреть красивые картинки с природой. И задумалась: какую природу я хотела бы видеть? И поняла, что со временем в моем сердце прочно укоренились леса, поля и реки, природа средней полосы, так сказать. Что, если бы даже у меня было множество денег (хотя постойте...), я бы хотела жить в Беларуси или в России или — с чуть меньшим энтузиазмом, но все же — в одной из среднеазиатских республик. И Беларусь, и Россия, и Средняя Азия прекрасны по-своему. Если Беларусь для меня — дом, то Россия — мир, а Средняя Азия — праздник.

Беларусь — уют и порядок, тепло и надежность, чистота и простота.
Россия — широта души и дикая вольница, огромное пространство, где можно затеряться и никто не станет тебя искать. Множество народов и несметные сокровища природы и духа. Мой внутренний ребенок говорит: не может быть, чтобы на такой огромной земле не нашлось того, чего жаждет твое сердце.
Средняя Азия — солнце и сладость, яркие краски и радость жизни. Особенно я люблю Узбекистан, хоть никогда не была ни в нем, ни в любой другой соседней с ним республике. Но в Средней Азии я хотела бы скорее бывать частой гостьей, чем жить постоянно.

Шичининтай. История, которая со мной вот уже десять лет. Которая во многом определила мои художественные вкусы, предпочтения в мужчинах и взгляды на мир. Которая впервые показала мне материнскую любовь — не на экране, а во мне самой. Долго я могла бы рассказывать о том, как много она значила для меня в школьные годы и как много значит по сей день, но у меня в половине постов упоминаются эти ребята, думаю, вы уже устали.

К слову, сам "Инуяша" тоже очень хорошее аниме и задает, как мне кажется, правильные ориентиры. Притом, что большинство женских персонажей там так или иначе воины, их нельзя заменить мужскими без разрушения образа (в то время как в голливудских фильмах — легко). Более того, персонажи-мужчины относятся к ним соответствующе и никогда не считают женщин, даже своих подруг и сестер, братухами, с которыми можно заниматься тем же и общаться так же, как и с друзьями-мужчинами. И это уважение, это такое естественное, ненавязчивое сознание того, что мужчины и женщины разные, пронизывает всю картину.

Кроме того, мне очень близка нравственная составляющая истории. Ее понимание добра сходно с моим (у меня его нет). Это не воинствующая добродетель, где все, кто не чист как стеклышко, не могут рассчитывать на милосердие и любовь. Напротив, даже главзлодей, который сделал, казалось, все, чтобы герои (и зрители) его ненавидели, удостаивается спасения и покоя. Чтобы пощадить врага, достаточно того, что он тебе больше не угрожает. Достаточно малейшего проявления доброй воли, чтобы сменить гнев на милость. Грешные люди, жестокие люди, демоны и прочая нечисть — все достойны сострадания, нет неисправимых ошибок и непростительного греха. Вот мое понимание любви, вот мое понимание милосердия. Я бесконечно уважаю главных героев (и авторов) за этот принцип.

Вдобавок ко всему, это просто красивая и нежная, когда легкая, когда трогательная сказка о средневековой Японии.

Это, пожалуй, все, чем я живу сегодня. И, хотя моя мечта все еще кажется далекой, пока довольно этого.

P. S. И кошки. Как я могла забыть о кошках.