Вам, наверное, интересно (нет), откуда пошла кисонькина любовь к рептилиям, поэтому сейчас будут откровения в духе "всем похер, но я скажу".
До девяти лет я воспринимала этих ребят благодушно-безразлично. Они не казались мне ни страшными, ни отвратительными, ни хоть сколько-нибудь интересными. Если матушка орала, когда у нее из-под ног выползала змея, я обычно не реагировала, даже не успев понять, что произошло. Маленькие ящерки занимали меня только тем, что их хотелось успеть рассмотреть, пока они не сыбались - редкая удача, учитывая их скорость и осторожность. Помню, как-то на отдыхе я вышла с книжкой во двор, а там мальчишки мучили змею, перебрасывая ее с палки на палку. Потом сестра сказала, что они ее до смерти этими палками забили. Сейчас мне кажется, что это был какой-то трэш, что мне, возможно, стоило позвать взрослых, дабы мальчишкам выдали люлей, но тогда я слабо сознавала, что происходит, меня больше занимали скамейка и книжка, "Принц и нищий" Твена, как сейчас помню. Если вы думаете, что этот эпизод меня как-то травмировал, то нет, я его вспомнила лишь затем, чтобы показать, как мне было пофиг на рептилий.
А когда мне было девять лет, у нас появилась компьютерная игра "Гарри Поттер и Тайная комната". Нам с сестрой долго играть не разрешали, и новые игры первой проходила мама. А мы сидели у нее за спиной, залипали, давали советы, иногда проходили за нее какие-то сложные места. Словом, втыкали в летсплеи до того, как это стало мейнстримом.
В конце игры Гарри встретился с василиском. Сейчас бы графика начала двухтысячных показалась мне весьма уродливой, но тогда что-то дрогнуло внутри меня, и, цитируя госпожу Дворецкую, я вдруг поняла, что во мне жил целый мир. Василиск показался мне красивым, но не той красотой, которая "вау, круто, дай полюбоваться", а той, которая "вот оно!". Красотой глубокой и печальной, как если бы когда-то я знала и любила такое существо и вот теперь вспомнила об этом. С тех пор к большинству (хотя и не ко всем) хищным рептилиям, вымершим, фантастическим и ныне живущим, в ком я вижу след той самой тронувшей меня красоты, я отношусь с великой нежностью. Не буду лукавить, что с чисто платонической, но в любом случае мое чувство мало общего имеет с подсудной зоофилией, и если оставить меня наедине с условным атерисом, мне и в голову не придет его домогаться. Да и змеи как эротический атрибут вызывают у меня желание пробить лицо рукой. Как и любая объективация животных в целом. Ну, кроме котиков. Ибо добавление котика куда угодно делает что угодно лучше. Ничто нельзя испортить котиком.